Фарт - [74]

— Иван Иванович, неужели вы так о Шандорине? — не выдержав, спросил Муравьев.

— Да, о нем. А что?

— Удивительно! — сказал Муравьев.

— Невысокого вы мнения о моих душевных качествах, — сказал Соколовский.

— Я поражен. Лютая ненависть — и вдруг идиллический мир и благодать.

— Да вы ведь не знаете, откуда у них повелась вражда, — сказал Павел Александрович. — Думаете, принципиальные расхождения во взглядах? Вот я вам расскажу. Много лет назад у них был общий друг — Сысоев, доменщик. В его доме Иван Иванович часто встречался с Шандориным. Однажды сели бравые металлурги выпивать, — греха не скроешь, Иван Иванович. И вот поспорили, кто больше выпьет. Ну, и Степан Петрович выпил больше. Но мало того, что он больше выпил, он еще такой фокус сумел показать, какой Иван Иванович — по вине своей комплекции — и в трезвом виде не смог бы проделать. А какой фокус? Пустяки! Степан Петрович сбоку сел на стул; держась левой рукой за спинку стула, а правой — за заднюю ножку, изогнулся и достал зубами комочек бумаги, положенный на пол позади стула. — Рассказывая, дядя Павел изгибался на плоту, дрыгал ногами, чтобы было понятней, как это делается. — Вот и все. Доменщик Сысоев давно помер, давно уже ни Иван Иванович, ни Шандорин не пьют, а все Иван Иванович ему этого не прощает.

— Ох, и любите вы потрепаться, Павел Александрович! Несвойственная доменщикам страсть, — сказал Соколовский.

— Бросьте, Иван Иванович! — сказал дядя Павел. — Вера Михайловна подтвердит. И Марья Давыдовна может подтвердить. Все знают.

— Хорошо, — смеясь, сказал Муравьев. — Безразлично, почему они враждовали. Теперь они помирились, вот что удивительно.

— Логика развития отношений, — сказал Соколовский.

— Ах, логика развития? — переспросил Муравьев, и, так как его все же по-мальчишески смущало то, что он снял комнату у Шандориных, пользуясь подходящим моментом, он сообщил: — В таком случае, Иван Иванович, не философствуя, должен сказать, я сделал одну вещь и все боялся, что она огорчит вас.

— Какую же вещь? — спросил Соколовский.

— Да, да, Иван Иванович, — сказала Турнаева. — Константин Дмитриевич все опасался, что вы будете недовольны. Я нашла ему комнату.

— И что же?

Муравьев обхватил руками колени и сказал:

— Очень хорошая комната, и я ее снял. А потом уже узнал, что это дом Шандорина.

— Ах, так! Но вы и теперь все же оправдываетесь? Прекрасно. Значит, знает Васька, чье мясо съел.

— Теперь вас это не может огорчить, и я рад этому.

— Вы думаете, не может? Напрасно. Я просто ошеломлен. Это же форменная измена. Ах, ах, это ужасно! Я бы лучше уступил вам свою вторую комнату. Знать, что вы живете у моего заклятого врага…

— Иван Иванович, не будь ребенком, — сказала Вера Михайловна. Она обняла его за шею и нежно спросила: — Устал, начальник?

Соколовский поцеловал в щеку жену, она повалила его навзничь и голову положила к себе на мокрые колени. Иван Иванович улегся на спине, блаженно сощурившись от солнца. Дядя Павел поглядел на красивые, загорелые плечи Веры Михайловны, покружил головой с деланным отчаянием и закрыл глаза.

И тут Муравьев вдруг вспомнил о Подпаловой.

— Марья Давыдовна, совсем забыл, — сказал он горячо, — приехала жена Подпалова. Рвется в бой. Она — бывшая артистка. Вам известно?

Приподнявшись на колени, Марья Давыдовна радостно вскричала:

— Что же вы молчали, боже мой!

— Ах, ах, ах! — сказал дядя Павел.

— Это шикарно. Теперь мы спасены. — Турнаева повернулась к Вере Михайловне: — Видите, Вера Михайловна, концерт будет — и еще какой! Вот здорово-то!

Вера Михайловна ничего не ответила.

Катенька предложила покататься на лодке, но Вера Михайловна сказала, что устала и хочет домой. Соколовские ушли. Остальные заняли две лодки, подошедшие к причалу, и поехали кататься.

ГЛАВА XXX

После катанья на лодке Турнаева сдала детей тетке и Катеньке, а сама вместе с Муравьевым пошла к Шандориным.

Павел Александрович пошел провожать Катеньку.

На город со стороны реки ползли тяжелые грозовые тучи. Птицы, трещавшие во всех кустах, умолкли. По улице, высунув язык, бежала чья-то гончая. Стремглав забегала она в магазины и парадные и мчалась дальше, теряя изо рта белые хлопья пены. Начался ветер. Поднялась пыль. Муравьев и Турнаева пошли быстрей. Улица впереди них тонула в пыльном тумане. По дороге Турнаева сказала, что пыталась уговорить Веру Михайловну. Муравьев ответил, что после обеда он увидит ее. Марья Давыдовна его поздравила.

Шандорину они застали на кухне. Раскрасневшаяся от жара печи, она готовила парадный обед по случаю переезда Муравьева.

— Чудесно, Марья Давыдовна, вы с нами пообедаете, — сказала она и умчалась к плите, не желая слушать отговорки Турнаевой.

Марья Давыдовна последовала за ней, а Муравьев прислонился в дверях кухни и слушал, о чем они говорят.

— Я пришла по делу и обедать не буду. У меня дома целая орава обеда ждет. Вы лучше слушайте, что я вам скажу, — быстро говорила Турнаева. — Вчера приехала жена Подпалова, настоящая артистка. Понимаете?

Шандорина всплеснула красными руками и вскрикнула по-детски:

— Вот это здорово!

На шум голосов из столовой вышел Шандорин.

— Что за митинг, по какому поводу? — спросил он.