Фарт - [57]

К новой территории завода, на которой, впрочем, часть была старых зданий, вел песчаный пустырь. Деревянная кладка была проложена через него к заводским воротам. Турнаева, не доходя до кладки, свернула к заводу и пошла по пустырю напрямик, увязая в песке.

У заводских ворот массовик в вязаном берете с кисточкой и в лиловой клетчатой ковбойке менял в витрине выгоревшие фотографии стахановцев. Над витриной на фанерном щите трепался кумачовый лоскут, оставшийся от какого-то лозунга. Теперь можно было прочесть лишь одно слово: «Включайтесь…» А рядом в рост витрины с фотографиями поднимался привычный фанерный лист с портретом Катеньки Севастьяновой, писанным масляными красками.

В проходной будке Марью Давыдовну задержал сторож и, назвав по имени-отчеству, потребовал пропуск. Турнаева сказала: раз он называет ее по имени-отчеству, значит, знает ее, зачем же пропуск? Сторож важно развел руками:

— Такой порядок, Марья Давыдовна. Без пропуска я самого директора не пропущу. Теперь у нас строгое отношение.

Турнаева полезла в сумочку за пропуском, но сторож смотреть его не стал и даже обиделся, что она всерьез хотела показывать пропуск. Он требовал его для порядка и еще потому, что скучно было сидеть без дела и приятно заставлять людей подчиняться.

— Ох, и дипломатический ты старик! — сказала Турнаева и прошла в завод, а сторож хитро посмеивался ей вслед.

Из открытых дверей мелкосортной прокатки, мимо которой проходила Марья Давыдовна, дробно стучали вальцы мелкокалиберных станов. Турнаева приостановилась. По чугунному полу в красном воздухе цеха бежали таскальщики, волоча за собой на крючьях длинную, извивавшуюся темно-красную полосу железа. Отсюда, со двора, казалось, что люди не тащат полосу, а бегут от нее, стараясь оторвать вцепившиеся крючья, казалось, что полоса гонится за людьми, пытается их ужалить.

Петя Турнаев давно говорил, что люди стесняются работать в этом цехе. Унизительно было вручную таскать железо по соседству с первоклассным автоматическим трубопрокатным станом. Турнаева подумала, что пора бы администрации цеха оборудовать и здесь самотаску и освободить людей от непроизводительной беготни.

Из нагревательной печи вынули новый брусок стали, цех снова осветился красным пламенем, застучали вальцы станов. Все длиннее раскатывалась по полу, вылетая из-за вальцов, огненная полоса. Из молочно-красной она стала просто красной, потом темно-красной, потом малиновой. Потом ее схватили таскальщики, но на этот раз не стали от нее удирать, а медленными шагами, торжественные, как факельщики, поволокли ее по цеху. «Брак», — сказала про себя Турнаева и пошла к мартеновскому цеху.

Среди белых низкорослых корпусов дореволюционной стройки поднимались новые кирпичные стены. Дверь в цехе была совсем новая, не окрашенная до сих пор. На высокой дымовой трубе белыми кирпичами был выложен год постройки.

Когда Турнаева вошла в цех, возле желоба второй печи, обложенного горящими поленьями, висел на мостовом кране огромный ковш. На мостике облокотились на железные перильца Соколовский и Муравьев. Они смотрели на Шандорина, который стоял у выпускного отверстия, чуть согнувши в коленях и пояснице свое плоское, широкое тело. В руках Шандорин держал металлический шест.

Турнаева задержалась внизу. Инженеры стояли спиной к литейному пролету и ее не замечали. Соколовский подозвал подручного и что-то сказал ему. Подручный сейчас же начал быстро выгребать из желоба горящие поленья и побросал их в железный бачок с водой. Другой подручный расчистил выпускное отверстие. Шандорин поднял левую руку, затем опустил ее и, сделав шаг вперед, одним движением локтей пробил летку. Турнаева заметила, как Соколовский толкнул плечом Муравьева и кивнул в сторону Шандорина. Тонкой струей побежал по желобу белый металл. Раздался взрыв, другой, раздалась очередь взрывов — желоб был недостаточно просушен, — во все стороны взлетели искры, белые, фигурные, как снежинки, с треском распадаясь на лету. Струя росла, расширялась: широким потоком ринулся в ковш огненно-белый жидкий металл. Инженеры, согнувшись, пристально следили за ним через синие стекла.

Нерешительно оглядывая горячие болванки, громоздившиеся в литейном пролете, Турнаева стала пробираться к железной лесенке, ведущей наверх, к мартеновским печам. Муравьев в это время что-то закричал и скрылся в проходе между печами. Турнаева поднялась наверх. Соколовский все так же пристально смотрел через свое синее стекло на металл, точно любовался им, как любуются мальчишки, глядя на небо сквозь цветные стеклышки. Он не замечал Турнаевой. Шандорин бросил лом у стенки печи, поклонился Турнаевой и пошел за Муравьевым. Опустив свое стекло, Соколовский повернулся. Турнаева, улыбаясь, стояла рядом с ним.

— А-а! Марья Давыдовна! Привет! — протянул он и снова повернулся к мартену.

Из-за печи вышел Муравьев.

— Сейчас пришлют футеровщика! — крикнул он Соколовскому, а потом поклонился Турнаевой и, повернув ладони кверху, показал, что не может поздороваться — руки грязные.

— Я нашла вам комнату, — сказала Турнаева.

— Вы — гений, — сказал Муравьев. Говоря это, он поглядывал вниз, где в литейной канаве копошились рабочие.