Фарт - [55]

— А фашисты рогатые?

— Ну конечно, — сказал доктор.

— А как же я? — изумился Вовка. — Я не хочу быть рогатым. Это фашисты рогатые.

Он заплакал. В это время приехал Петя Турнаев. Он вошел в столовую, бросил кепку на стул и в раскрытую дверь спальни увидел Вовку.

— Что с ним? Заболел? — спросил Петя.

Марья Давыдовна заплакала, ничего не говоря ему.

— В чем дело? Чего ты плачешь? — закричал он. — Тетя, что случилось с Вовкой?

Тетка вышла из комнаты Катеньки и сложила руки на могучей груди. Неодобрительно поглядывая в дверь спальни и поджимая губы, бесстрастно, как бы рапортуя, она рассказала о том, что произошло.

Петя рассвирепел.

— Безобразие! — заорал он. — Если у тебя времени не хватает следить за ребенком, отдай его в детский сад. Занялась общественными делами, а дети побоку? А если бы он себе голову свернул? Черт знает что такое? Может, мне бросить завод и нянчиться с детьми?

От удивления Марья Давыдовна перестала плакать и молча слушала его. Не привыкла она к тому, чтобы Петя на нее кричал. Доктор сложил свои инструменты в маленький чемоданчик, захлопнул его и спокойно сказал Пете:

— Вы бы, папочка, шли кричать во двор. Крик вообще помогает, но в данном случае он вряд ли полезен моему пациенту.

Петя утих, сердито поглядел на доктора. Доктор сказал:

— Я извиняюсь, — надел порыжевшую от солнца фетровую шляпу и ушел.

Тетка проводила его и вернулась назад.

— Зачем кричать, не понимаю! — сказала она. — Вопрос сложный, криком здесь ничего не сделаешь. Надо успокоиться, а потом обсуждать. — Она набрала кубический метр воздуха в свою могучую зеленую грудь и, разом выпустив его на волю, решительно произнесла: — Я считаю, одно из двух: или дети, или всякие там общественные дела и общие собрания. Нужно выбирать…

Петя подошел к Вовке, осторожно потрогал его забинтованную голову и устало сказал:

— Эх ты, фокусник!

— А фокусники рогатые? — спросил Вовка.

— Вон ее спроси, — сказал Петя, показывая на Марью Давыдовну.

Она опять начала всхлипывать, нагнула голову и закрыла руками лицо. Петя прошелся по комнате, погладил свою лысину, подошел к ней, положил руку на ее затылок и покачал ее голову, заглядывая в лицо.

— Ну ладно, не пыли. Доктор сказал — благополучно? Значит, плакать нечего. Успокойся и давай обедать. Он у нас футболистом растет. Верно, Вовка?

— Правильно, — сказал Вовка. — Я буду левого края играть.

Петя пошел умываться, потом пришел назад и закричал Катеньке:

— Катюша, довольно хандрить, иди телятину кушать!

— Петя, — робко сказала Марья Давыдовна, — телятины не будет. Из-за этой истории мы о ней забыли.

— Как забыли? — испугался Петя. — Забыли о телятине? А что мы будем есть?

— Мне кажется, тебя это больше испугало, чем Вовка, — сказала Марья Давыдовна.

— Много ты понимаешь в человеческих чувствах! — рассердился Петя. — Человек целый день ни черта не жрал.

— Убийственно! Сходил бы в столовку на заводе.

— Ты ничего не понимаешь. Я от голода не умирал. Что с тобой говорить! — С отчаянием Петя взмахнул рукой. — Меня опять затащил к себе твой папаша и показывал лопату и опять лез в пузырь… Тут разговор особый. А вот сюда я ехал — о телячьей ноге мечтал. Ведь она испортится теперь, телятина.

— Не испортится, — сказала тетка. — Телятина в погребе, на льду.

— Значит, ты опять ссорился с папой? — спросила Марья Давыдовна.

— Ну, а как ты думаешь, раз я у них был? Я сюда еле доехал, такой я злой был. «Обижаешь стариков, Петя. Моя старуха сегодня пироги пекла». Чтоб они пропали, эти пироги! Я не могу устоять! — заорал Петя. — Мы железо катать не умеем. Черт знает что! Прямо какое-то издевательство.

— Ну как ты не понимаешь? Старик всю жизнь работал, привык к заводу. Разве ему легко?

— Это я знаю. Ты все думаешь, что я такой непонятливый — простой вещи не могу понять? Ты лучше рассуди, в какое положение я попадаю каждый раз.

— Не ходи есть пироги. Ходи в столовку.

— Да я не могу устоять — понимаешь ты или нет? Он меня соблазняет своими пирогами, как те певички, которые соблазняли греков, когда греки ехали за золотым руном. Придумай ему какое-нибудь занятие. Ты — его дочь.

— Я! Я! Все — я! А сам скандал устраиваешь, что я детей забросила. Общественными делами не занимайся, а старику помогай?

— Я не против твоей общественной работы. Ради бога! Я беспокоюсь насчет Вовки. Ведь он подрастет, на пруд будет бегать. Об этом надо подумать теперь. А что касается папаши, я говорить больше не могу.

— Подыщи ему какую-нибудь работу. У тебя целый завод.

— Какую работу? Склад сторожить? Сама посуди: старику семьдесят четыре года.

— Что с тобой разговаривать! Ты — бесчувственный человек, — рассердилась Марья Давыдовна.

— Поздравляю вас! — сказал Петя в сторону тетки и погладил себя по лысине.

Они сидели уже за столом, на сковороде шипела грандиозная яичница, тетка сосредоточенно уничтожала кислую капусту с клюквой и запивала ее хлебным квасом. Она любила делать зараз только одно дело и на Петино обращение не ответила.

Катенька принесла горшочек сметаны, пучок редиски, усадила Зою за стол — и обед начался.

— Ладно, — сказал Петя примирительно, — телятину мы завтра покушаем.

ГЛАВА XXII