Фарт - [43]

— А на книги, которые лежат два месяца в магазине?

— Послушайте, откуда вы все знаете? — удивилась Турнаева.

— Секрет, — сказал Муравьев.

— Странно! — сказала Турнаева и продолжала дальше: — Таким образом, мы вынуждены обходиться собственными силами. У нас есть драматические, музыкальные, балетные кружки, и почти все на что-нибудь способные люди участвуют в их работе. В самое ближайшее время мы устраиваем грандиозный концерт, — наверно, уже слышали. Какую лепту вы можете в это дело внести?

— О концерте я слышал. По случаю областной конференции станочников. А вот чем я могу быть полезен — не знаю.

— Вы поете, играете, декламируете, танцуете?

Муравьев покачал головой.

— Знаете что? Я буду поднимать занавес.

— Ну пожалуйста! Поднимать занавес у нас много охотников. Это не подойдет.

— Тогда я буду организованным зрителем.

— Послушайте, перестаньте! — сказала Турнаева. — Если вы еще раз попробуете пошутить, я запишу вас как эстрадника.

— Боже мой! — сказал Муравьев, хватаясь за голову.

— То-то! Это ведь серьезный разговор. Подумайте.

— Но, товарищ Турнаева, у меня никаких артистических талантов. Ну вовсе никаких!..

— Может быть, они просто не обнаружены?

— Нет уж, талантов у меня нет, и не будем пытаться их обнаруживать. Сейчас для этого и времени недостаточно.

— Ладно, пока не будем пытаться. На первый раз вы освобождаетесь. Но какую-нибудь работу вообще вы можете взять? Может, по физкультурной линии?

— По физкультурной? Разве только теннис?

— Это идея! — сказала Турнаева. — Вы нам организуете теннисный кружок.

— Но ведь у вас даже кортов нету.

— Это не страшно. Корты сделаем. Под вашим руководством.

— Товарищ Турнаева, откуда у вас берется столько сил? — спросил Муравьев. — Вы и клубными делами занимаетесь, и библиотекой, и попечением вдов и сирот из инженерного сословия…

— Ого, моих обязанностей не перечесть. Но я ведь не одна. Нас много.

— Хлопотливая штука иметь такую жену, как вы! — сказал Муравьев.

— Вы думаете? А мой муж не жалуется.

— Вот это странно!

— У вас отсталые представления о женщинах, — сказала она.

Это было сказано в тон Муравьеву — так же шутливо, но Муравьев почувствовал упрек. Действительно, у него были своеобразные представления о женщинах. «Неужели Турнаева что-нибудь знает?» — подумал он.

Но Турнаева ничего не знала. Вскоре она ушла, пообещав на прощание:

— А с комнатой мы устроим.

Муравьев приготовил постель и на сон грядущий выпил старки.

ГЛАВА XVI

Брусчатинский железопрокатный завод стоял на берегу большого пруда. Собственно, заводом он был раньше, а теперь считался всего лишь цехом Косьвинского металлургического комбината, но местные жители называли его по-старому. Здесь было два вросших в землю, прокопченных здания, вокруг которых густо росла трава и паслись овцы и гуси. В том месте, где сваливали железные обрезки, водились шампиньоны, и поэтому в заводской столовке часто варили грибной суп. От пруда заводик отделяла высокая насыпь. В деревянном ларе, подводившем воду к турбине, так как один прокатный стан до сих пор работал силой воды, было много рыбы, и поселковые ребятишки целые дни проводили здесь с удочками.

За все сто семьдесят лет своего существования заводик внешне почти не изменился. В тринадцатом году его начали было поднимать, но подняли только часть цеха, другую же, словно для сравнения, оставили как было. После революции прибавились кое-какие новые станки, но в большинстве остались старые, и прави́льный молот, например, которым били кровельное железо, чтобы придать ему упругость и глянец, предохраняющие от ржавчины, по-прежнему был деревянный, и во время работы торец его закрывали железным чехлом, так как загоралось молотище. Некоторые старожилы утверждали, что деревянное молотище эластичнее — изделие получается выше качеством. Соответствует ли это действительности, толком никто не знал.

Изготовлял заводик кровельное железо и лопаты.

К началу смены и в обеденный перерыв глуховатый старик Илья Тарасович звонил в церковный колокол, висящий на столбе. Гудка на заводе не было, но хотя это очень огорчало и администрацию и рабочих, Абакумов гудка не давал, говорил, что у них пара на гудок не хватит. Возможно, так оно и было.

В прежние времена Илья Тарасович работал мастером листопрокатки. Когда он состарился, его перевели в сторожа, и теперь его служба заключалась в том, что он сидел в проходной будке, проверял пропуска, звонил в колокол, а иногда, чтобы размяться, брел к насыпи — гнать мальчишек с деревянного ларя.

Прозвонив в колокол конец обеденного перерыва, Илья Тарасович обычно усаживался в своей будке пить чай. Тогда из домика, расположенного напротив завода, выходил Давыд Савельевич Мозгов, отец Турнаевой, беленький и очень живой старичок. Он был в белом костюме, в рубашке с белым галстуком, в белой фуражке; лицо у него было маленькое, розовое, с пухлыми щечками; седая бородка была подстрижена клином, — все это придавало ему сходство с белой мышью.

Он подходил к проходной будке. Илья Тарасович вставал перед ним навытяжку. Мозгов говорил ему:

— Сиди, сиди, Я просто так.

Но Илья Тарасович из почтительности не садился. Старичок покровительственно оглядывал сторожа и, тыкая в грудь согнутым пальцем, говорил: