Фарт - [32]

Но и он хорош! Поддаться на такую пошлость! На такое низменное, примитивное решение важнейшего общественно-технического вопроса! Добро бы, если бы главная героиня всей затеи, эта самая Катенька Севастьянова, имела производственный опыт, авторитет. Но она не внушала ему никакого доверия. Девица, не имеющая производственного стажа, зрелых навыков в труде…

Как теперь вывернуться из создавшегося положения? На беду, у него совсем нет дипломатического таланта. Об этом даже Зинаида Сергеевна всегда твердит…

Подпалов был хорошим, знающим инженером. Его статьи о металлообработке пользовались вниманием в технических кругах. Он бывал за границей, работал на многих крупнейших отечественных заводах. Никогда раньше нельзя было назвать его слабохарактерным, он не только в семейных делах умел проявлять настойчивость. Не надо далеко ходить, на том же самом Косьвинском заводе каких-нибудь три года назад создалась несравнимо более тяжелая обстановка. Нового мартена еще не было. Оборудованием пользовались старым, изношенным. Не хватало чугуна, хотя в то время и работали еще собственные домны. Не хватало людей, руководящего персонала. И все же он отлично справлялся с трудностями, руководил заводом умело и уверенно, не идя на поводу у технически некомпетентных директоров, пытавшихся приобрести политический капитал и неверно ориентирующих производство. А их немало сменилось за это время.

Видно, Абакумов подмял его под себя. Что и говорить, жесткий характерец у нынешнего директора!.. Иначе нечем объяснить, что он послушал директора, поддержал это незрелое, непродуманное мероприятие. Может, его слабость — результат усталости? Старость подошла, и нет у него прежних сил, прежнего задора?

Так думал о себе Подпалов.

О старости он впервые задумался дома, в Москве, за бритьем, в тот час, когда почувствовал, что деятельность, которой он занимался много лет, стала для него непосильной. И, сидя тогда за бритьем и внимательно рассматривая перед зеркалом свое лицо, Иннокентий Филиппович искал признаки старости. «Морщины на лбу — это давно, с юности. Вот эти, у губ, придающие скорбное выражение, — следы голодных лет. Морщины у глаз, сетка склеротических сосудов на щеках и скулах, больше седых волос — это все косьвинский период», — думал тогда Подпалов с тоской, не замечая, как тоскует Зинаида Сергеевна.

А если бы заметил, может быть, Зина хоть немного, да утешила бы его.

Теперь его некому было утешать.

Прямо с поезда, не заходя к себе в дом приезжих, Подпалов отправился на совещание к директору, созванное по поводу неприятного сигнала с автосборочного завода.

В кабинете уже собрались начальники цехов, инженеры, мастера, стахановцы. Люди входили в кабинет со спокойными лицами и не спеша, как на обычное производственное совещание. Лишь поведение двух секретарш — толстой Софьи Ильиничны, секретарши директора, и худой, главного инженера, — выдавало, что сегодня необычное совещание. Они поминутно вскакивали из-за своих столов в общей приемной и выбегали то в коридор, то в кабинет директора, хотя их туда не звали, то начинали звонить по телефону, вызывая из цехов еще не явившихся работников. Можно было подумать, что, не будь этих энергичных секретарш, все дело застопорилось бы, люди не пришли бы и совещание не смогло бы состояться. В особенности суматошилась толстая секретарша. Во-первых, она хотела показать, что работает лучше и больше тощей, а во-вторых, она была близорука, но очков не носила, так как считала, что это лишит ее женственности, и поэтому ей трудно было уследить за тем, кто пришел, а кто еще не явился. Друг друга секретарши ненавидели, и этим пользовались все заводские работники. Если нужно было очень быстро провернуть какое-нибудь дело, то одной из секретарш говорили, что другая не хочет или не может помочь. Тогда та секретарша, которой жаловались, мгновенно исполняла требование. Соколовский, не будучи сведущим в греческой мифологии, называл их Сциллой и Харибдой…

Кабинет постепенно наполнялся. Уже все места вокруг большого стола были заняты и графины с водой наполовину опустели. Опоздавшие рассаживались вдоль стен.

Абакумов горбился, сидя за своим столом, и хмуро оглядывал собравшихся. Подпалов, не успевший узнать подробности о сигнале с автосборочного завода, устроился поблизости, настороженный и готовый ко всяким неожиданностям. По лицам окружавших его людей он пытался прочесть, насколько серьезна обстановка, но ему ничего не говорило ни, как всегда, нахмуренное лицо Абакумова, ни молчаливый и замкнутый Климцов, сидящий напротив, по другую сторону стола, ни Катенька Севастьянова с лицом бледнее обычного, беспокойно теребящая на коленях белый кружевной платочек.

Муравьев сел рядом с Соколовским.

— Что день грядущий нам готовит? Не так ли, Иван Иванович? — тихо проговорил он, и Подпалов услыхал его слова.

— Ничего, бог даст, — ответил Соколовский.

— Бог даст, а черт не выдаст? — с шутливой надеждой спросил Муравьев.

Абакумов постучал карандашом по своей бронзовой чернильнице и сказал:

— Итак, товарищи, на повестке у нас сегодня два вопроса: претензии автосборочного о непригодности партии труб для тяги рулевого управления и второе — положение в новомартеновском цехе. Будут какие-нибудь добавления?