Фарт - [188]

— Температура ни при чем, — ответил он сдержанно.

— Ну-ка, дайте я пощупаю лоб.

— Не в этом дело, — сказал Авдюхов и недобро поднял на Гвоздырькову глаза. — Зря беспокоитесь, это скоро пройдет.

— Я позвоню на рудник, вызову врача.

— Ничего не нужно, пожалуйста. — Ему не хотелось говорить, но он знал, что от Валентины Денисовны молчанием не отделаешься. — Со мной так бывает иногда. Врач не поможет. Тем более неизвестно, что это такое.

— Да, но вам плохо!

Он слабо махнул рукой:

— Какие-то приступы, припадки, пустяки. Не то астма, не то эпилепсия. Впрочем, скорее что-нибудь другое.

— Но что-то нужно делать.

— Ничего не нужно. Отлежусь, к утру пройдет.

— И часто с вами так бывает?

— Бывает.

— Но я никогда не замечала.

— Я этим не хвастал. Послушайте, Валентина Денисовна, — сказал он после паузы, стараясь унять озноб. — Очень прошу, никому об этом не говорите. Работе моя хвороба не мешает, потрясет и проходит, но мне неловко, что я такой хворый.

— О чем может быть разговор.

— Никому, хорошо? Ни Татьяне Андреевне, ни Сорочкину? Петр Петрович знает и вы, хорошо?

— Никому не скажу, обещаю.

Авдюхов снова лег. На лбу его выступила испарина, его трясло. Гвоздырькова присела на край кровати и вздохнула.

— Что, Вараксин не звонил? — спросил Авдюхов и тронул ее за руку.

Она покачала головой.

— Вы знаете, последнее письмо от Володи послано, когда Вараксин уже вернулся, — сказала она, отводя глаза и снова вздыхая.

— Ну и что?

— А то, что о Вараксине в письме ни звука. Был ли он у Володи, нет ли — непонятно. Может, у них что-нибудь произошло? Потому, может, Вараксин и на станции не показывается?

— Что у них могло произойти? Может, он просто не был у вашего Володи?

— Но как можно, ведь сам обещал!

— Обещать он мог, а выполнить обещание… Давайте завтра пойдем к Вараксину.

— Неудобно, Николай Степанович.

— Ничего. Я пойду с вами. Не люблю я этого гражданина, но придется пойти.

— Как вы пойдете после приступа?

— Завтра буду здоров.

За ночь погода переменилась, дождь прекратился, ветер ослабел, но к Вараксину пошли они через день или два, потому что Гвоздырьковой казалось, что Авдюхов плохо себя чувствует после приступа.

В рудничный поселок можно было попасть двумя путями — по шоссейной дороге, вокруг горного массива, и напрямик, через седловину. Путь напрямик был не легок, но зато раза в три короче, и пешком сотрудники станции именно так и ходили. Будет ли под силу Авдюхову продолжительный подъем среди зарослей орешника и обнаженных каменных уступов, а затем крутой спуск по узкой охотничьей тропе в большое ущелье?

— Пустяки, отлично доберемся, — сказал Авдюхов в ответ на опасения Валентины Денисовны. — Обратно с попутной машиной доедем по шоссе до поворота, а там — по ровной дороге, пусть даже в темноте…

VI

Вараксина они нашли в директорском кабинете за огромным письменным столом, возле которого на отдельном столике стояло три телефона.

Он встретил их с чрезвычайной любезностью, усадил в глубокие кожаные кресла перед своим столом, вызвал секретаршу и приказал принести газированной воды. О том, видел ли он Володю, говорил ли с ним, он не упоминал.

«Ну конечно, так оно и есть! Пообещал и забыл о своем обещании», — подумал Авдюхов.

Что больше всего претило Авдюхову в повадках Вараксина — это его высокомерный, снисходительный вид, разлитое во всем его облике всесокрушающее благополучие. Стоило Авдюхову услышать голос Вараксина, как все в душе аэролога взъерошилось, запротестовало, и он даже подумал, что, пожалуй, зря вызвался сопровождать Гвоздырькову, еще, чего доброго, сорвется и наговорит Вараксину какой-нибудь ерунды.

Конечно, и у Вараксина случались в жизни неприятности, это Авдюхов отлично представлял. Но какие это были неприятности в сравнении с теми, которые выпадали на долю других! Может быть, именно это обстоятельство главным образом и вызывало неприязнь Авдюхова.

В самом деле, всю жизнь Вараксин провел в Москве. Конечно, и ему пришлось поработать на периферии, но совсем недолго, — сразу после окончания института он, как инженер, конечно, не мог обойтись без производственного опыта. Он его получил на уральском руднике, и тотчас в ход были двинуты нужные связи, добрые знакомства, и вскоре он снова восседал в Москве, в милой, родной Москве, бурной, торопливой, с ее сногсшибательной и приятной уличной суматохой, неприветливыми брюзгами прохожими, уличными контрастами и меняющимися пейзажами. Он умел потрафить начальству, и какая хорошая сложилась у него жизнь! Отличная квартира в новом министерском доме, персональный автомобиль, а затем и собственная загородная дача в кооперативном поселке.

И надо же было случиться такой беде! Вот уже незадача, что говорить! Все просто диву давались, как он не вывернулся. Для укрепления руководства на местах на старости лет его, как мальчишку, бросили на цинковый рудник, где и развернуться негде во всю полноту таланта. Добро бы на полгода, ну на год, наконец! Нет, он корпит здесь уже четвертый год. Кому ты нужен, раз не сумел показать себя?

И конечно, в глубине души Вараксин проклинал судьбу за неудачу и завидовал тем, кого не коснулись подобные неприятности…