Фарт - [144]

— Одно слово — окова, — говорил он.

Но тут же Сударышин не выдерживал роли и начинал расхваливать житье на подводном флоте. Денежное содержание там для рядовых такое, какое унтера второй статьи получают в надводном флоте, а харчи, прямо сказать, господские: белый хлеб, шоколад, какао, мясо или рыба каждый день — словом, пища такая, чтобы брюхо не пучило; а если заболеешь, фельдшер велит коку сварить куриный бульон.

— Одного мыла полтора фунта в неделю, — закончил он.

— А на кой вин твое мыло? — равнодушно спросил Журик.

— А как же? Марка! — отозвался Сударышин. — Полтора фунта, шутишь?

— Не в мыле дело, — сказал Николай Морозов, один из учеников школы подводного плавания, — на подводном флоте то хорошо, что там начальство смирное. Суденышко с гулькин нос, и он, белая кость, вроде как бы подвластен одной судьбе с тобой.

— Это верно, — подтвердил Сударышин, — даже котел в походе общий. Во как!

— У нашем селе дьячок був, так вин за копейку гвоздь глотав. Двухдюймовый. Ось побачив бы! — сказал Журик задумчиво.

— Кто про Фому, а он про Ерему, — отозвался Сударышин.

Но Бухвостов понял Журика: этот здоровый парень, так же как и он, скучал по дому.

Когда миновали Очаков и кое-кто из пассажиров, немногочисленных по случаю войны, стал укладываться, Федор заметил знакомое лицо. «Австралиец»? Да, это был он, человек, известный Федору под именем Ефима Двибуса, боцман с «Таганрога», с которым Федор познакомился в Одессе года три назад. Моряки дали Двибусу кличку «Австралиец», потому что он несколько раз плавал в Сидней и Мельбурн и любил рассказывать про аквариум, в котором плавали акулы в сажень длиной.

Федору было приятно увидеть знакомого человека. Он познакомил Двибуса с товарищами и пошел с ним в буфет выпить по случаю приятной встречи.

Когда Двибус узнал, что Федор, по всей вероятности, назначен на подводную лодку, он склонил голову к левому плечу и проговорил многозначительно:

— Ну, поздравляю, будешь покойничком.

— Мне все равно, — ответил Федор.

Двибус поинтересовался, почему у парня такое настроение, и Федор рассказал ему о письме из дому и о том, что он ничем не может матери помочь.

Двибус выслушал его, помолчал немного, а затем, поставив кулаки один на другой и уперев о них подбородок, сказал, поглядывая искоса на буфетчика:

— Слушай, Федор, мы с тобой старые дружки. Могу тебе сказать: сейчас имеется фонд помощи морякам. Сам понимаешь, организация нелегальная. Ни слова никому. Откуда идут средства, объяснять не имею права. Понял? Одно может быть тебе известно: кое-какими суммами по Херсонской губернии распоряжаюсь я. Много дать не могу, а сотенную подкину.

— Да брось! — сказал Федор.

— Что брось? Получай деньги.

«Австралиец» посмотрел, не глядит ли буфетчик, вынул из кармана потертый бумажник и вытащил сотенную бумажку. Федор сидел, вытаращив глаза. Он таких денег никогда и не видел.

— Это мне? — спросил он изумленно.

— Нет, дяде, — ответил Двибус, протягивая деньги. — Прячь скорей, ворона.

Бухвостов сложил бумажку и засунул глубоко во внутренний карман бушлата.

— Только расписочку мне напиши, — сказал Двибус, кладя на стол перед Федором записную книжку и карандаш. — Пиши: «Получил на свои нужды от номера семьдесят первого сто рублей».

— Что значит номер семьдесят первый?

— Ну, я это. Неясно? Как получишь отпускную в город, заходи в пивную на Плотничной, там она одна, спросишь сидельца, чтобы меня позвал; может, я тебе еще чего-нибудь подброшу.

Двибус встал, а Федор все еще сидел, изумленный и обрадованный. Мать теперь могла уплатить все долги и вернуть в дом корову.

ГЛАВА VII

Поздним вечером по окраинной одесской улице в районе Ближних Мельниц быстро шел человек в широкополой шляпе, надвинутой на лоб. На улице было темно, и звезды блестели в дождевых лужах. Над глухими каменными заборами поднимался аромат табаков. Тишина на улице была мертвая.

Человек в широкополой шляпе приостановился у калитки в каменной стене. На улицах в этом районе слишком много было таких калиток, но он хорошо знал ту, которая была ему нужна. Посмотрев направо и налево, прохожий дважды коротко постучал. Калитка бесшумно открылась, и пешеход исчез. Снова улица стала пустынной, и серый кот, брезгливо встряхивая лапками, быстро перебежал ее в том месте, где исчез человек.

Если бы Андрей Павлович Чупров вошел вслед за этим поздним гостем, он бы весьма удивился, узнав в нем, когда тот снял шляпу, респектабельного господина Конашевича. В желтоватом свете керосинового фонаря, которым светила грязная, дурно одетая старая женщина, лицо Конашевича выглядело бледным, испуганным и напряженным. На лысом черепе его выступили капли пота, над левым глазом прыгала жилка. Точно надеясь остановить это непроизвольное биение, Конашевич то и дело прижимал пальцами бровь, и это движение еще больше подчеркивало его смятение.

Не менее Чупрова был бы удивлен Федор Бухвостов, когда в человеке, вышедшем навстречу Конашевичу, узнал бы своего старого приятеля Ефима Двибуса. Приоткрыв перекошенную от старости скрипучую дверь в прихожую, Двибус молча глядел на посетителя. На Двибусе была надета морская тельняшка, а брюки были заправлены в сапоги, серые от очищенной, но не отмытой грязи.