Фарт - [106]
Вздыбленные колесами транспортов, полные вязкой и скользкой грязи, изувеченные глубокими рытвинами, в которых машины садились так прочно, что их приходилось вытаскивать подъемными кранами, дороги стали непреодолимыми ни для автомобилей, ни для тракторов, ни для танков. Грязь стаскивала с пешеходов сапоги. Лошади проваливались по брюхо в разъезженных колеях. В местах, где лес раздавался в стороны, дорога заполняла всю ширину поля. От леса до леса расползлись расхлестанные военные колеи. Горестно было смотреть на дикую, взъерошенную землю. На два-три километра в ширину земля точно была вспахана исполинскими плугами.
Фронт замер в неподвижности и бездействии.
Изредка пройдут на запад советские штурмовики, и тогда за передним краем послышится лай немецких зениток. Попробует кто-нибудь на просохшей прогалине звонкое противотанковое ружье. Пролетит ночью невидимый медленный «огородник», или, как его еще называют, «лесовик». Взовьется над передним краем осветительная ракета. Поднимется где-нибудь шальная перестрелка. И вновь тишина.
Днем мимо командного пункта артиллерийского полка тянулись пехотинцы семнадцатой дивизии. В полной боевой выкладке, подоткнув шинели, они молча пробирались опушкой леса, серые под серым весенним дождем. Повозки, груженные армейским скарбом, тупорылые полковые минометы, несуразно длинные противотанковые ружья, легкие минометы, упакованные в чехлы, каски, привязанные к вещевым мешкам, похожие на невинные детские мячи, дымовые трубы и железные печки («Лето на носу, а они не расстаются с отоплением», — посмеивались артиллеристы) — пехота со всем своим хозяйством тянулась с утра до вечера по страшным весенним дорогам. Дождь, снег, солнце. Тишина.
Командование полка отправило второй дивизион в тылы на ремонт материальной части. Ежедневно в штабе полка собирались командиры батарей для обучения стрельбе с воздушным корректировщиком. В полк должен был прибыть корректировочный самолет. Бойцы первого дивизиона в свободные часы готовили юмористический журнал. Работники штаба зачитывались по очереди романом Драйзера «Сестра Керри» и радовались тому, что книга эта такая толстая.
В полку работало только хозяйство Хахалина, командира первого дивизиона. Одна его батарея обрабатывала передний край противника, другая, в составе всего лишь одной пушки, с постоянно меняющихся позиций обстреливала стратегически важный населенный пункт, через который противник подвозил к фронту резервы и боепитание. В штабе армии шутили: «Люсь обрабатывает город точно по адресам, как на почте». И действительно, его командир батареи командовал не «угломер такой-то» и не «прицел такой-то», а просто: «Ленинградская, пять» — адрес немецкого штаба.
2. ВОТ ДРУЗЬЯ!
Утром над лесом показался черный, с желтыми кончиками крыльев, двухфюзеляжный «фокке-вульф». Бойцы называли его «рамой». Самолет медленно плыл в безоблачном, бледном апрельском небе. Моторы его ревели громко и порывисто. Где-то вдали тявкнула зенитка, застучал торопливо на дальней опушке замаскированный ветками счетверенный пулемет. «Рама» скользнула на крыло и резко изменила курс вправо. Теперь ее путь пролегал над холмом, на обратном скате которого располагался командный пункт артиллерийского полка. Бойцы штабной батареи выбегали на открытые места, на дорогу, залитую жидкой грязью, на мокрые прогалины, на болотистые лесосеки, на песчаный и голый берег реки. Некоторые попадали на спины, не разбирая, где сухо, где вода, и с этой позиции начали бить из винтовок по врагу. Другие стреляли с колен, уперев оружие на пни. Третьи вели огонь стоя, ловя на мушку чистое пространство перед летящим самолетом. Лесной массив, скрывающий в своей чаще воинские подразделения, ожил, всполошился, как бывало всполошится деревня, если в нее заскочит одуревший с голодухи степной волк.
Застегивая пояс на ходу, из штабного автобуса выскочил майор Люсь. Он выхватил автомат из рук неторопливого связного и короткими очередями, в три-четыре выстрела, застрочил по немецкому самолету. Он не боялся демаскировать расположение своего командного пункта, потому что лесной массив, густо населенный воинскими частями, встречал вражеский самолет огнем на всем протяжении его пути. Лейтенант Шеффер, адъютант майора, с толстым, румяным и подвижным лицом, в огромных калошах из-под валенок, вытащил из кобуры пистолет «ТТ» и, делая вид, что расстреливает противника, с ужимками признанного штабного комика прыгал на одном месте. Калоши его хлопали, подобно выстрелам.
— Не смеши, черт, целиться трудно, — сказал майор.
А лес все гуще наполнялся трескотней выстрелов. Стреляли винтовки, автоматы, строчили ручные пулеметы, тявкала зенитка, и, точно одержимый, стучал и стучал счетверенный пулемет.
«Рама» круто взмыла вверх, скользнула на крыло и, как бы по наклонной плоскости, скатилась за деревья. Майор выругался и сказал военкому, который следил из окна автобуса за всеобщей кутерьмой:
— А все-таки я этого не брошу, пока не достану фашистского летчика из ручного оружия.
— Бог в помощь! — сказал военком, улыбаясь.
Лейтенант Шеффер спросил по-деловому:
В книге А. Письменного (1909—1971) «Рукотворное море» собраны произведения писателя, отражающие дух времени начиная с первых пятилеток и до послевоенных лет. В центре внимания писателя — человеческие отношения, возмужание и становление героя в трудовых или военных буднях.
В этой книге известного советского прозаика Александра Письменного, скончавшегося четыре года назад, произведения, созданные как в годы первых пятилеток (рассказы «Буровая на море», «На старом заводе», «Повесть о медной руде»), так и в годы Великой Отечественной войны: «Была война», «Ничего особенного не случилось» и др.Книга воспитывает в молодом поколении гордость за дело, совершенное старшим поколением.Автор предисловия писатель Виталий Василевский.
Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».