Фарт - [101]
Зинаида Сергеевна поблагодарила. Снова помрачнев, Севастьянов помедлил и сказал:
— Вот интересная проблема. Мы, то есть я, например, в качестве цехового делегата, и вот Марья Давыдовна, скажем, должны бы вас уговаривать: «Зинаида Сергеевна, пожалуйста, переезжайте к нам. Работу дадим, уважать будем». Но не можем. Рука, как говорится, не поднимается. Москва — и Косьва!
Он прислушался к своим словам и покачал головой.
— Да, есть небольшая разница, — снисходительно заметил Иннокентий Филиппович.
Зинаида Сергеевна посмотрела на мужа, перевела взгляд на Севастьянова и сказала:
— Вашу проблему я разрешила. Я остаюсь здесь, в Косьве.
— Ну, зачем так говорить, Зина? — огорченно произнес Иннокентий Филиппович.
В его взгляде все еще проглядывала надежда, что Зинаида Сергеевна сейчас улыбнется и все обратит в шутку, в то же время он отчетливо понимал, что ее решение окончательное.
— Иннокентий Филиппович, довольно терроризировать жену, — решительно сказала Турнаева и обняла Зинаиду Сергеевну.
Иннокентий Филиппович развел руками, улыбнулся смущенно и поцеловал руку Зинаиде Сергеевне. Турнаева потащила их в зрительный зал.
В программе было еще одно отделение.
ГЛАВА XXXIX
В антракте произошли два события, которые произвели особенное впечатление на Веру Михайловну.
Она захотела пить и отошла от общей компании, направляясь к буфету. Тут ее перехватил Витька Шандорин, Борис скромно держался в сторонке. Из-за своей глухоты Борис мало что слышал из того, что происходило на сцене, но следил за всеми выступлениями с вниманием пристальным и напряженным.
— Тетя Вера Михайловна, — сказал Витька, нерешительно протягивая руку, но из деликатности не прикоснулся к Соколовской. — Я вот чего хотел сказать… Можно вас на одну минутку?
— Идем воду пить, — позвала его Вера Михайловна.
— Спасибо, не хочется.
— Идем, идем, там скажешь. Умираю от жажды.
Она взяла бутылку воды, налила Витьке и себе, и он, хотя только что отказывался, охотно взял стакан, оглянулся через плечо на Бориса — дескать, извини, тебя угощать не имею права — и стал пить.
Промочив горло, Вера Михайловна спросила:
— Ну, так что у тебя за дело?
— Тетя Вера, понимаете, какая штука… — Витька замялся, снова поглядел на Бориса и сказал смущенно: — Очень хочется учиться музыке. На пианине, или на скрипке, или на чем другом… У меня и слух есть. На пианине в три минуты могу подобрать любой мотив.
— Нужно говорить: на пианино. Это существительное не склоняется. А почему ты мне это говоришь?
Она строго смотрела на мальчика и, еще не осознав полностью, что́ именно в разговоре с Витькой вдруг взволновало ее, почувствовала, как забилось сердце.
— Как — почему? Вы музыкантша. И наша знакомая. Вы можете научить.
— Да кто тебя надоумил?
— Как кто? Никто. Ведь вы — музыкантша. Только сегодня об этом узнал. Даже ноты пишете. А мне ужас какая охота научиться музыке. Я еще маленький когда был, здорово любил музыку.
Вера Михайловна расчувствовалась. У нее на глазах даже слезы выступили. Смешно подумать: стоило сделать один шаг — и, оказывается, ты кому-то нужен со своим незаконченным музыкальным образованием, сразу начинают возникать какие-то неожиданные связи и отношения. И ведь вполне возможно, что Витька не последний, нуждающийся в ее помощи.
— Глупенький, — сказала Вера Михайловна ласково и положила руку на его плечо. — Я же не учительница.
Витька смущенно переминался с ноги на ногу.
— Может, вам неинтересно. А я бы слушался прямо не знаю как, честное слово! Хоть бы на кларнете научиться, что ли. Вон старик Прохарчев — музыкант. У них в семье все на чем-нибудь играют. Но какой он учитель!.. А вы даже ноты пишете.
И так неожиданно и приятно было признание мальчика, что возникла волнующая мысль: а почему бы в самом деле не организовать в городе музыкальную школу? Ведь нашлись бы в Косьве и кроме нее люди, которые смогли бы в такой школе преподавать, а желающих учиться наверняка было бы немало.
Она улыбнулась, помолчала.
— Это, знаешь ли, как-то все очень неожиданно, — сказала она. — Но я подумаю. Хорошо? Обещать ничего, конечно, не обещаю. Сразу такую вещь не решишь. Подумаю. Идет? Может, что-нибудь сделаем.
И не успела Вера Михайловна с каким-то просветленным сознанием отойти к своим, не успела рассказать, о чем попросил ее Витька Шандорин, как в фойе быстро вошла Катенька. Она двигалась так поспешно, вид у нее был такой решительный, такое напряжение чувствовалось во всем ее теле, что все находящиеся в фойе сразу обратили на нее внимание. Словно в безвоздушном пространстве прошла она сквозь толпящихся зрителей, быстро приблизилась к внезапно побледневшему Абакумову, и только тогда все заметили, что в руках у Катеньки патефон, сверток и под мышкой какая-то папка. Абакумов, видимо, почувствовал опасность. Он остановился, бессознательно попытался отступить, спрятаться за жену, потом опомнился.
— Ваши премии, ваши почетные грамоты… — негромко, но так, что все слышали, выдохнула Катенька и почти бросила Абакумову сверток и со стуком поставила патефон у его ног.
Инстинктивно директор подхватил брошенные вещи. Лицо его налилось краской, набрякло. Жена Абакумова растопырила руки, испуганно закудахтала:
В книге А. Письменного (1909—1971) «Рукотворное море» собраны произведения писателя, отражающие дух времени начиная с первых пятилеток и до послевоенных лет. В центре внимания писателя — человеческие отношения, возмужание и становление героя в трудовых или военных буднях.
В этой книге известного советского прозаика Александра Письменного, скончавшегося четыре года назад, произведения, созданные как в годы первых пятилеток (рассказы «Буровая на море», «На старом заводе», «Повесть о медной руде»), так и в годы Великой Отечественной войны: «Была война», «Ничего особенного не случилось» и др.Книга воспитывает в молодом поколении гордость за дело, совершенное старшим поколением.Автор предисловия писатель Виталий Василевский.
Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».