Фарфоровая комната - [14]

Он сидел, обхватив колени руками и положив голову на сгиб локтя. Я поставил сумку и поднял его лицо, позвал по имени. Он был бледен, как-то весь обвис и обмяк, лицо вялое и не в фокусе. Я стал громко звать на помощь и просить срочно воды; сердце понеслось вскачь.

Вечером я сидел у себя в комнате и слушал, как тетя орет на дядю, который тщетно пытается успокоить ее или хотя бы добиться, чтобы она понизила тон. Всему базару было слышно.

— Наплевать! Может, там есть понимающие люди, не то что ты! Я знала, что вышла за идиота, но думала, даже тебе хватит здравого смысла не подвергать собственного сына опасности.

— Куку, пожалуйста, подумай. Что скажет сестра, если я выставлю ее сына вон?

— Вы посмотрите на него, полюбуйтесь! За что мне муж-импотент! Я крест на себе поставила, когда за тебя вышла!

— Куку, мое терпение лопнет. Остановись, прошу.

— Только попробуй поднять на меня руку! Только тронь!

— Я твой муж. И я требую к себе уважения.

Тут я вздрогнул, потому что раздался звук пощечины, а зеваки, толпившиеся у входа на базар, хором ахнули. Я так и знал, что она его треснет.

К тому времени, как он спустился ко мне, я уже упаковал чемодан и поставил наготове у кровати, водрузив сверху рюкзак.

— Тебе никуда не нужно идти.

У него были красные, воспаленные глаза, как от слез, и, видит бог, ничего я не мог тут поделать, кроме как уйти. Я надел на плечи рюкзак.

— Мне так стыдно, что я бросил Сону. Не знаю, что еще сказать.

— Дуггал говорит, все будет в порядке. Небольшой солнечный удар, вот и все. Не уходи, сынок. Пожалуйста. К утру она успокоится. Я ее знаю.

— Завтра я позвоню домой и скажу им, где я. Сам все объясню. Не волнуйся.

— Да куда ты пойдешь? Это же глупость!

— Я подумал про ферму, можно? Если ты не возражаешь.

Ферма не выходила у меня из головы с тех пор, как дядя мне о ней напомнил.

Он наморщил лоб, как будто не сразу понял, о чем речь.

— Конечно возражаю! Там же ничего нет. Один! А что ты будешь есть?

Я прошел мимо него, придержал ногой дверь, вытащил чемодан и покатил его по галерее. У ворот я обнял дядю.

— Давай позвоним твоим родителям, — сказал он, отстраняясь.

— Я пойду на ферму.

— Но зачем?

— Там тихо. Мне станет лучше.

Я просто мечтал остаться один.

— Всего на пару недель. Мне все-таки уже восемнадцать.

— Мог бы уже перерасти свое упрямство. Весь в маму.

Я вышел на базар, гадая, у кого бы спросить дорогу, когда он позвал меня. Я смотрел из-под руки, как он приближается, и с каждым шагом его лицо выражало все большую покорность судьбе.

— Когда поправишься от своей лихорадки, сразу к нам, да?

— Посмотрим.

Он покачал головой:

— Давай искать машину.

Сослуживец из банка одолжил ему побитую белую «марути». Дядя сидел на пассажирском месте и показывал мне, куда ехать: на проселочную дорогу, мимо индуистских святилищ и болота, на узкую и не очень проезжую дорожку через какие-то пшеничные поля. Подвески у машины не было вообще, и я боялся за бутылки в рюкзаке. Семейная ферма, объяснил дядя, перекрикивая хрипы кондиционера, находится примерно в трех километрах от дома и пустует уже много лет, с тех пор как они построили дом в самой деревне.

— Остановись здесь, — сказал он, и я затормозил, хотя ни фермы, ни какого-либо другого здания в поле зрения не было.

— Пора пройтись, — пояснил он, отчего яснее не стало.

Пройдя немного, мы свернули в такой глубокий красный песок, что мои кроссовки при каждом шаге утопали на два-три сантиметра. Впереди показалась постройка: сначала ее скрывали большие платаны, но мало-помалу, с какой-то даже робостью, она выглянула наружу. Тишина, запустение, сплошь голый желтый кирпич. Колесики чемодана оставляли змеящиеся следы позади, и это вызвало во мне странное беспокойство, точно за мной следили и следовали, но, когда я снова обратил взгляд на дом, мне почудилось, будто все эти годы меня терпеливо ждали. Подойдя ближе, я заметил кое-где бледно-розовую краску, удержавшуюся на желтой кирпичной кладке, и словно в воздухе повисшую синюю бочку — очевидно, водяной бак. Мы дошли до покореженных железных ворот, на которых для надежности висела цепь и медный замок величиной с ладонь.

— Но перелезть-то любой может, — сказал я, стоя у стены, которая была не выше моего роста.

Я забрался на чемодан и подтянулся на дрожащих руках. Перелезть получилось в два легких приема: с другой стороны оказалась большая каменная ванна, пустая и полностью укрытая мягким зеленым мхом. Я стоял во дворе, на твердой, хорошо утрамбованной земле арахисового цвета, а передо мной изогнулась подковой усадьба с плоской крышей и шелушащейся на столбиках краской. За крытым входом, видимо, были комнаты. Я мог различить потемневшие двери, и по сторонам тоже: слева был, скорее всего, амбар, ведущий к задней части фермы; помещение справа уходило немного в сторону от главного здания, там было окно с железной решеткой. Рядом со мной приземлился Джай, едва не ударившись о колонку.

— Завтра вызову слесаря.

Он с тоской огляделся.

— Не передумал? Пока еще не поздно.

— Посмотрим, как пойдет.

Внезапно он оживился и шагнул вперед, широко разведя руки.

— А ведь я играл в крикет в этом дворе. Когда был ребенком. Тысячу раз!