Фарфоровая комната - [14]
Он сидел, обхватив колени руками и положив голову на сгиб локтя. Я поставил сумку и поднял его лицо, позвал по имени. Он был бледен, как-то весь обвис и обмяк, лицо вялое и не в фокусе. Я стал громко звать на помощь и просить срочно воды; сердце понеслось вскачь.
Вечером я сидел у себя в комнате и слушал, как тетя орет на дядю, который тщетно пытается успокоить ее или хотя бы добиться, чтобы она понизила тон. Всему базару было слышно.
— Наплевать! Может, там есть понимающие люди, не то что ты! Я знала, что вышла за идиота, но думала, даже тебе хватит здравого смысла не подвергать собственного сына опасности.
— Куку, пожалуйста, подумай. Что скажет сестра, если я выставлю ее сына вон?
— Вы посмотрите на него, полюбуйтесь! За что мне муж-импотент! Я крест на себе поставила, когда за тебя вышла!
— Куку, мое терпение лопнет. Остановись, прошу.
— Только попробуй поднять на меня руку! Только тронь!
— Я твой муж. И я требую к себе уважения.
Тут я вздрогнул, потому что раздался звук пощечины, а зеваки, толпившиеся у входа на базар, хором ахнули. Я так и знал, что она его треснет.
К тому времени, как он спустился ко мне, я уже упаковал чемодан и поставил наготове у кровати, водрузив сверху рюкзак.
— Тебе никуда не нужно идти.
У него были красные, воспаленные глаза, как от слез, и, видит бог, ничего я не мог тут поделать, кроме как уйти. Я надел на плечи рюкзак.
— Мне так стыдно, что я бросил Сону. Не знаю, что еще сказать.
— Дуггал говорит, все будет в порядке. Небольшой солнечный удар, вот и все. Не уходи, сынок. Пожалуйста. К утру она успокоится. Я ее знаю.
— Завтра я позвоню домой и скажу им, где я. Сам все объясню. Не волнуйся.
— Да куда ты пойдешь? Это же глупость!
— Я подумал про ферму, можно? Если ты не возражаешь.
Ферма не выходила у меня из головы с тех пор, как дядя мне о ней напомнил.
Он наморщил лоб, как будто не сразу понял, о чем речь.
— Конечно возражаю! Там же ничего нет. Один! А что ты будешь есть?
Я прошел мимо него, придержал ногой дверь, вытащил чемодан и покатил его по галерее. У ворот я обнял дядю.
— Давай позвоним твоим родителям, — сказал он, отстраняясь.
— Я пойду на ферму.
— Но зачем?
— Там тихо. Мне станет лучше.
Я просто мечтал остаться один.
— Всего на пару недель. Мне все-таки уже восемнадцать.
— Мог бы уже перерасти свое упрямство. Весь в маму.
Я вышел на базар, гадая, у кого бы спросить дорогу, когда он позвал меня. Я смотрел из-под руки, как он приближается, и с каждым шагом его лицо выражало все большую покорность судьбе.
— Когда поправишься от своей лихорадки, сразу к нам, да?
— Посмотрим.
Он покачал головой:
— Давай искать машину.
Сослуживец из банка одолжил ему побитую белую «марути». Дядя сидел на пассажирском месте и показывал мне, куда ехать: на проселочную дорогу, мимо индуистских святилищ и болота, на узкую и не очень проезжую дорожку через какие-то пшеничные поля. Подвески у машины не было вообще, и я боялся за бутылки в рюкзаке. Семейная ферма, объяснил дядя, перекрикивая хрипы кондиционера, находится примерно в трех километрах от дома и пустует уже много лет, с тех пор как они построили дом в самой деревне.
— Остановись здесь, — сказал он, и я затормозил, хотя ни фермы, ни какого-либо другого здания в поле зрения не было.
— Пора пройтись, — пояснил он, отчего яснее не стало.
Пройдя немного, мы свернули в такой глубокий красный песок, что мои кроссовки при каждом шаге утопали на два-три сантиметра. Впереди показалась постройка: сначала ее скрывали большие платаны, но мало-помалу, с какой-то даже робостью, она выглянула наружу. Тишина, запустение, сплошь голый желтый кирпич. Колесики чемодана оставляли змеящиеся следы позади, и это вызвало во мне странное беспокойство, точно за мной следили и следовали, но, когда я снова обратил взгляд на дом, мне почудилось, будто все эти годы меня терпеливо ждали. Подойдя ближе, я заметил кое-где бледно-розовую краску, удержавшуюся на желтой кирпичной кладке, и словно в воздухе повисшую синюю бочку — очевидно, водяной бак. Мы дошли до покореженных железных ворот, на которых для надежности висела цепь и медный замок величиной с ладонь.
— Но перелезть-то любой может, — сказал я, стоя у стены, которая была не выше моего роста.
Я забрался на чемодан и подтянулся на дрожащих руках. Перелезть получилось в два легких приема: с другой стороны оказалась большая каменная ванна, пустая и полностью укрытая мягким зеленым мхом. Я стоял во дворе, на твердой, хорошо утрамбованной земле арахисового цвета, а передо мной изогнулась подковой усадьба с плоской крышей и шелушащейся на столбиках краской. За крытым входом, видимо, были комнаты. Я мог различить потемневшие двери, и по сторонам тоже: слева был, скорее всего, амбар, ведущий к задней части фермы; помещение справа уходило немного в сторону от главного здания, там было окно с железной решеткой. Рядом со мной приземлился Джай, едва не ударившись о колонку.
— Завтра вызову слесаря.
Он с тоской огляделся.
— Не передумал? Пока еще не поздно.
— Посмотрим, как пойдет.
Внезапно он оживился и шагнул вперед, широко разведя руки.
— А ведь я играл в крикет в этом дворе. Когда был ребенком. Тысячу раз!
Книгу составили два автобиографических романа Владимира Набокова, написанные в Берлине под псевдонимом В. Сирин: «Машенька» (1926) и «Подвиг» (1931). Молодой эмигрант Лев Ганин в немецком пансионе заново переживает историю своей первой любви, оборванную революцией. Сила творческой памяти позволяет ему преодолеть физическую разлуку с Машенькой (прототипом которой стала возлюбленная Набокова Валентина Шульгина), воссозданные его воображением картины дореволюционной России оказываются значительнее и ярче окружающих его декораций настоящего. В «Подвиге» тема возвращения домой, в Россию, подхватывается в ином ключе.
Страшная, исполненная мистики история убийцы… Но зла не бывает без добра. И даже во тьме обитает свет. Содержит нецензурную брань.
Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.
История дружбы и взросления четырех мальчишек развивается на фоне необъятных просторов, окружающих Орхидеевый остров в Тихом океане. Тысячи лет люди тао сохраняли традиционный уклад жизни, относясь с почтением к морским обитателям. При этом они питали особое благоговение к своему тотему – летучей рыбе. Но в конце XX века новое поколение сталкивается с выбором: перенимать ли современный образ жизни этнически и культурно чуждого им населения Тайваня или оставаться на Орхидеевом острове и жить согласно обычаям предков. Дебютный роман Сьямана Рапонгана «Черные крылья» – один из самых ярких и самобытных романов взросления в прозе на китайском языке.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.
Элизабет, Джойс, Рон и Ибрагим недолго наслаждаются покоем в идиллической обстановке Куперсчейза. Не успевают утихнуть страсти после раскрытого ими убийства, как Элизабет получает письмо из прошлого. Ее приглашает в гости человек, который умер давным-давно — у нее на глазах. Элизабет не может отказаться от приглашения — и вот уже Клуб убийств по четвергам оказывается втянут в новое дело, в котором замешаны колумбийские наркоторговцы, британская контрразведка и похищенные алмазы стоимостью в двадцать миллионов фунтов.
Джеки не любит сюрпризов. Ее жизнь распланирована на годы вперед, но все планы рушатся, когда она теряет семью в автокатастрофе. Теперь Джеки предстоит сменить роскошную квартиру в Нью-Йорке на ранчо в Колорадо, где живут ее новые опекуны. И вот сюрприз — у них двенадцать детей! Как выжить в этом хаосе? А может быть, в нем что-то есть? Может быть, под этой крышей Джеки обретет семью, любовь и лучших друзей?
Комиссар полиции Петер Винстон приезжает в живописный уголок Швеции, чтобы отдохнуть у моря. Отпуск недолго остается безоблачным — в роскошной недостроенной вилле на берегу находят тело известного риелтора Джесси Андерсон. Дело только поначалу кажется простым — вскоре обнаруживается, что Джесси сумела досадить почти всем в этом райском краю и убийца может скрываться за каждой садовой изгородью.
Среди мирных английских пейзажей живут четверо друзей. У них необычное хобби: раз в неделю они собираются, чтобы обсудить нераскрытые преступления. Элизабет, Джойс, Ибрагим и Рон называют себя «Клуб убийств по четвергам». Все они уже разменяли восьмой десяток и живут в доме престарелых, но сохранили остроту ума и кое-какие другие таланты. Когда местного строителя находят мертвым, а рядом с телом обнаруживается таинственная фотография, «Клуб убийств по четвергам» внезапно получает настоящее дело. Вскоре выясняется, что первый труп — это только начало и что у наших героев есть свои тайны.