Фараон - [26]

— А если не буду?

До чего же неприятный и утомительный разговор! Мальчишка сам не знает, какой он счастливчик, что ему удалось дожить до этого момента и что он свободен, а не закован в цепи вместе с Арсиноей и ему не предстоит идти в триумфальной процессии Цезаря в Риме. Клеопатра предлагала именно так и поступить, но Цезарь решил отклонить ее совет. Чтобы править Египтом на законных основаниях, ей необходим консорт. Ни Рим, ни Египет не готовы увидеть на этом месте Юлия Цезаря, во всяком случае пока. С тех самых пор, как Птолемей Первый женил своего сына на своей дочери, в подражание фараонам, этот порядок оставался неизменным. Изменять его столь резко, да еще и сразу же после гражданской войны, будет неразумно.

— Не следует так спешить, дорогая, — сказал Цезарь. — Тебе нельзя быть нетерпеливой. Это — самый верный путь к неудаче.

Клеопатра признавала справедливость замечания Цезаря. Но она уже устала втолковывать очевидное этому бестолковому мальчишке. Неужели он и вправду думает, будто она позволит ему править — особенно после рождения ее сына?

Возможно, ей стоит изгнать Птолемея Младшего на какой-нибудь отдаленный остров, чтобы распоряжался и капризничал там, только приставить к нему какого-нибудь верного человека. За мальчишкой нужен присмотр. Гефестион подберет подходящее место, а Птолемеишке, возможно, удастся заморочить голову настолько, что он будет доволен. Как только египтяне увидят сына Цезаря и Клеопатры и поймут, какую честь и могущество принесет этот мальчик их народу, они быстро позабудут об этом последнем представителе династии. Именно союз Клеопатры с Римом восстановит царство ее предков. И как только члены ее семьи — не говоря уж о большинстве египтян — могут не понимать такого простого факта? Он же впечатан в землю сапогами римских солдат!

— Если ты не станешь следовать моим советам, тебе придется встретиться с последствиями своей глупости. Зачем создавать себе лишние сложности? Мы с тобой примем титул Филадельфов, Любящих Брата и Сестры, дабы дать людям знать, что мы не будем ссориться и ты не будешь замышлять против меня, как это делал твой брат.

— Но ты не моя любовница! — не унимался Птолемей. — Ты — любовница Юлия Цезаря, и это всем известно!

— Да, это правда. И это тоже пойдет нам на пользу.

Если этот слизняк воображает, будто он осуществит традиции своих предков и найдет себе путь в ее постель — особенно когда она носит ребенка Цезаря, — то он еще глупее, чем кажется. Клеопатра от всего сердца понадеялась, что не передаст своему сыну ничего из тех свойств, какими отличались мужчины их рода. Ей совершенно не хотелось плодить подобия своих братьев.

— Я хочу видеть Арсиною.

— Это запрещено. Арсиноя — пленница Цезаря.

Какой еще вздор Арсиноя вколотит мальчишке в голову? Идею восстать против римлян во славу Береники?! Клеопатра так и слышала подстрекательскую речь Арсинои, обращенную к мальчишке, ее последнему слушателю здесь, в Египте. Скоро ее навсегда увезут отсюда.

— Так что же, я никогда больше ее не увижу?

Неужели у Арсинои была сексуальная связь и с этой мелюзгой? Насколько крепки их узы? И даже если ей, Клеопатре, удастся изничтожить влияние Арсинои, сколько пройдет времени, прежде чем какой-нибудь евнух приобретет влияние на мальчишку и напомнит ему о его предназначении? О предназначении последнего сына Теи? О том, что последняя надежда Египта — правитель, в чьих жилах течет незапятнанная кровь македонского царя? В том, что он — единственная преграда между независимостью египетского народа и владычеством Рима? Птолемей недостаточно юн, чтобы ему невозможно было набить голову подобной изменнической чушью.

Клеопатра посмотрела на его круглое красное лицо и тучное тело — слишком тучное для его лет. Спелое яблочко, которое только и ждет, чтобы его сорвал кто-нибудь из прожженных политических интриганов. Сколько же ей еще придется терпеть его как существенную часть своей жизни? Внезапно Клеопатру затопила усталость. Это существо словно выпивало жизнь из ее тела.

— Как я уже сказала, будущее ведомо лишь богам.

АЛЕКСАНДРИЯ Двадцатый год царствования Клеопатры

Шорох шелковых юбок, позвякивание драгоценных украшений. Вот что должен будет услышать Антоний, когда женщины приблизятся к нему. «Если бы это была я! — подумала Клеопатра. — Если бы это я была источником очарования и удовольствия, способным воспламенить этого отважного вождя!» Но мужчина, долгие годы деливший с нею постель, привыкший ласкать ее, доставлять ей удовольствие, никогда не терпевший неудачи, всегда доводивший ее до экстаза, — этот мужчина больше не хотел ее.

Антоний сидел пьяным во дворце, который он выстроил у моря. «Убежище Тимона» — так он назвал этот дворец в честь того афинянина, которого предали друзья и который в результате сделался мизантропом. Антоний целыми днями сидел в неподвижности, глядя на море и маяк, выстроенный триста лет назад предком Клеопатры, Птолемеем I Сотером, основателем дома Лагидов, военачальником Александра Великого. Огромная башня служила ориентиром для кораблей, указывая им путь в порт. Для кораблей, несущих грузы, которые сделали Александрию центром всего просвещенного мира. Теперь же пламя маяка светило не только кораблям, но и пьяному отшельнику. Святотатство против обожествленных предков Клеопатры. Такого быть не должно. Она этого не допустит.