Фараон - [14]

Береника убила бы старшего Птолемея во сне или кастрировала его, а потом уже разбиралась бы с последствиями, но Беренику казнили — как раз из-за ее склонности к подобным импульсивным поступкам.

По крайней мере, хотя бы Потиний мертв. И если Арсиноя решит, что не может больше терпеть ночные визиты брата или его дурацкие вспышки активности, когда он воображал, будто правит народом, сестре легче будет избавиться от Птолемея. А пока что царь-юнец так негодовал из-за казни Потиния, что то и дело разражался гневными речами. И хотя он стал чуть меньше домогаться Арсинои и требовать, чтобы она играла с его пенисом, зато теперь вынуждал сестру денно и нощно выслушивать его тирады.

Наибольшую проблему представляла Клеопатра. Но, улегшись в постель с этим старым римским полководцем, о чем она, возможно, мечтала с детства, старшая сестра сильно навредила себе. Можно сказать, совершила политическое самоубийство. А значит, на пути к власти у Арсинои стало одним препятствием меньше. Несомненно, чернь выволочет Клеопатру из дворца и растерзает в клочья.

Клеопатра с самого детства любила все римское. Как и их отец. Когда она вместе с ныне покойным царем отправилась в Рим — подкупать этих чудищ, чтобы вернуться с их помощью на трон, Арсиноя с Береникой делали кукол с их лицами и стреляли в них из луков, пока не начинало казаться, будто здесь прошло парфянское войско и опустошило свои колчаны. А потом царевны падали в траву и хохотали до колик в животе. Береника дожидалась, пока Арсиноя не начинала задыхаться от смеха, и тогда осыпала ее поцелуями или ласкала те ее тайные, чудесные места, которые этот идиот, их брат, не способен отыскать. И Арсиноя лежала, погрузивщись в грезы, пока Беренике не наскучивали ласки и она не уходила к своим взрослым женщинам.

Арсиное отчаянно не хватало Береники, хотя теперь она была бы не против заняться этим с мужчиной. Не с кем-то отвратительным, как ее брат, или евнух Потиний, или этот старик Цезарь. С кем-нибудь из молодых солдат, охраняющих царское семейство, мужчин с сильными, поджарыми телами и красивыми глазами. Но сейчас у Арсинои не было такой возможности. С нее не спускали глаз ни днем, ни ночью.

И даже в будущем, когда она в конце концов сбежит отсюда и возглавит свою армию, от нее будут ожидать, что она останется целомудренной до тех пор, пока не изберет себе мужа. Это необходимо для спасения монархии — если, конечно, она не решит тоже продать себя какому-нибудь отвратительному римлянину с волчьими зубами.

Она с презрением отвергла заигрывания этой змеи, военачальника Ахилла, невзирая на его несравненную красоту. Когда он подкатился к Арсиное и предложил постельный союз в обмен на свое покровительство, в ней вспыхнул дух Береники и Арсиноя дала ему пощечину. «Ну, тогда я предоставлю тебя прелестям твоего брата», — сказал Ахилл. И Арсиноя поняла: если она не опередит его, Ахилл заставит ее заплатить за эту пощечину. Потому она замыслила план.

Она найдет себе следующего царя — не одного из своих братьев и не какого-нибудь солдафона вроде Ахилла, а прекрасного эллинского царевича вроде того же Селевка, красавца, в котором смешалась греческая и сирийская кровь, которого избрала Береника и который погиб, сражаясь против римлян. И этот неведомый принц и Арсиноя вместе — в память о Беренике и всем том, к чему она стремилась, — уничтожат отвратительный обычай заключать браки между братьями и сестрами, из-за которого над царями Египта и так уже насмехается весь мир.

Клеопатра только воображает, будто идет своим путем и вершит то, чего желает. Клеопатра — не более чем римская подстилка, и если сама она этого не понимает, значит, ей недостает реалистического взгляда на вещи. Она, Арсиноя, будет действовать иначе.

Арсиноя наложила новую стрелу на тетиву и натянула лук изо всех сил, так что даже рука задрожала. Евнух подошел сзади и положил руку поверх ее руки, словно помогал прицелиться. Он перехватил тетиву, и Арсиноя расслабилась, а потом напряглась снова, потому что ее обнимал красивый мужчина — пусть даже он и евнух. Ганимед прошептал:

— Форма римского мальчишки-трубача будет лежать в сундуке у тебя в комнате. В полночь надень ее и будь готова уходить.

У Арсинои снова задрожала рука.

— Ты не будешь одна, — добавил Ганимед.

Арсиноя почувствовала, как он оттянул ее руку назад, сильно, до боли.

— Отпускай! — скомандовал он, и они оба в одно мгновение отпустили тетиву и поразили цель.

Клеопатра наблюдала, как работают крохотные челюсти паука, перемалывая лапку какого-то мертвого насекомого. Она не могла разобрать, что это за насекомое, настолько измятым было то, что от него осталось. Клеопатра никогда еще не наблюдала за пауками с такого близкого расстояния и теперь обнаружила, что непрекращающееся, размеренное движение паучьих жвал гипнотизирует ее. Она радовалась тому, что у нее такое острое зрение. Паук восседал на своих длинных ногах, словно на насесте, и примостил свое круглое тельце так, чтобы удобно было трапезничать. «Он не знает нетерпения», — подумала Клеопатра, восхищаясь тем, как паук расправляется с добычей, не выказывая ни малейших признаков обескураженности или утомления.