Фараон - [13]

Дворцовые карги, толкуя этот сон, заявили, что Клеопатре, дескать, суждено стать царицей. Но это явно было лишь одно из значений сна. Теперь же она осознала его целиком. Александр избрал ее, свою духовную дочь, для воплощения своей мечты.

Он покорил воинственных греков и превратил их в единый народ. Затем он прошел через Малую Азию и Персию — до странной, таинственной страны, именуемой Индией. И повсюду его встречали с радостью. Существовал ли в истории другой какой-нибудь человек или бог, которого радостно приветствовали бы завоеванные им люди? И все потому, что Александр не приносил завоеванным народам тяготы и лишения. Наоборот, он смягчал все невзгоды.

Он нес с собою мечту о гармонии и единстве, хотя для претворения в жизнь этой великой мечты использовал военную мощь. Не он ли любил всех людей и все религии мира? Не он ли подарил греческих богов всем народам и племенам? Но, впав в скорбь после смерти своего лучшего друга, Гефестиона, Александр позволил себе ослабеть от лихорадки и вина и умер по пути в Вавилон.

Теперь же, двести пятьдесят лет спустя, Клеопатра воплотит его честолюбивые замыслы. Как только ей удастся покинуть Александрию, она непременно навестит гробницу Александра и расскажет ему о своих замыслах.

Она видела, как старел и слабел ее отец, пытавшийся торговаться с Римом и утолять его аппетиты за счет египетских денег и богатств. Клеопатра же поклялась богине, что не пойдет по пути, приведшему отца в могилу. Ей не нужно насыщать Рим. Она даст жизнь новому племени римлян. И если у нее с Цезарем появится первый ребенок, то почему бы им не завести множество подобных детей, чтобы они правили всеми народами? Царица Египта молода и здорова, а Цезарь, невзирая на свой возраст и участие в боях, по-прежнему каждый вечер возвращался во дворец и занимался любовью с Клеопатрой.

Клеопатра положила руку на живот. Он был не больше, чем месяц назад, но теперь она чувствовала в себе шевеление новой энергии. Когда Клеопатра провела по гладкой коже, то почувствовала покалывание в кончиках пальцев. Мышцы живота были такими твердыми, что Клеопатра забеспокоилась: не слишком ли жестко ее чрево, чтобы стать пристанищем хрупкому младенцу? Раздастся ли оно, когда ребенок внутри нее начнет расти? Нужно будет втирать в кожу мази и осторожно растягивать мышцы, чтобы они смогли дать место ребенку, новому императору.

Клеопатра улеглась обратно в кровать, решив провести день за закрытыми дверями. Пожалуй, следует беречься от падения с лошади в пылу битвы и от ножа убийцы, подосланного каким-нибудь из ее братьев. Вот самое меньшее, что она может сделать для будущего всего мира, ныне уютно устроившегося в ее чреве.

Арсиное не хватало роста, вот в чем беда. Береника была высокой, как мужчина. И у нее не было таких чертовски больших грудей, которые, конечно, хороши, когда нужно привлечь внимание мужчин, но зато мешают стрелять. И все-таки в тот момент, когда Арсиноя натянула тетиву и та врезалась в кожу перчатки и в пальцы, во всем мире для нее не осталось ничего, кроме мишени. В этот миг Арсиноя не была человеком; она превратилась в равнобедренный треугольник — лук, стрела и царевна, — и стрела устремилась в бесконечность. Но бесконечность вскоре оборвалась из-за вставшей на пути черной мишени.

Арсиноя отпустила тетиву, немного подавшись вперед, и без труда поразила мишень. Все было бы еще проще, если бы ей не приходилось держать лук в шести дюймах от груди, уменьшая тем самым силу натяжения. Но тетива уже столько раз попадала ей по правой груди, оставляя синяки, что Арсиное лишний раз не хотелось испытывать это ощущение. В конце концов, важно не то, как она стреляет, а как она попадает.

Ганимед вручил ей очередную стрелу. Для евнуха он был довольно строен — возможно, потому, что с раннего детства получил воинскую подготовку и до сих пор продолжал регулярно посещать гимнасий и упражняться в фехтовании. Ганимед был молод — лет тридцати; его длинные волосы вились, как у греческих юношей давних времен, которых обессмертили их любовники, запечатлев в статуях. Борода у него не росла. Достаточно красивый, чтобы называться женоподобным. Но если бы кто-то предположил, что характер Ганимеда соответствует внешности, он бы жестоко ошибся.

Арсиноя находила Ганимеда куда более привлекательным, чем ее пухлый коротышка-брат. Каждую ночь это кошмарное существо, копия их покойного отца, приходило к ней в комнату, и Арсиноя задирала ночную рубашку и позволяла ему сосать ее грудь и тереться об нее до тех пор, пока он не изливал свое мерзкое семя ей на бедра. Затем он засыпал, а Арсиноя вытирала ноги и просила богов, чтобы те убили его, а потом, бормоча молитвы, обращенные к демонам преисподней, погружалась в неглубокий, чуткий сон.

Но Птолемей был царем, и если бы он вдруг умер внезапной и необъяснимой смертью, возможно, младший их брат оказался бы ничуть не лучше. И Арсиноя мечтала о том, чтобы Птолемей Младший подольше оставался в детской; ей только не хватало, чтобы еще один брат принялся облизывать ей соски и тыкаться в бедра. Она не могла от них избавиться — во всяком случае, пока.