Фантош - [21]

— Смотри, там впереди есть кто-то живой, они нам машут, — сказала Кахина, оборачиваясь в седле и оттого ещё больше прижимаясь к груди Халида.

Один из незнакомцев был высок, худ и несколько расслаблен в движениях, словно только что простирался на ложе. Другой, чуть пониже ростом, был облачён в тяжёлую белую куртку с простёжкой, такие же штаны и башмаки. Белый же тропический шлем придавливал голову к плечам.

— Сцена из «Космической Одиссеи» Кубрика, — сказал Халид.

— Нет, из «Звёздных войн», — отозвалась девушка. — Как там два робота приветствуют разбойника и принцессу.

Четверо встретились, верблюдица учтиво преклонила колено перед пришельцами и улеглась в песок, чтобы они могли на неё вскарабкаться.

Дальше путь пролегал мимо костей и черепов — белели рёбра, чернели глазницы, — что наводило на очень грустные мысли.

— Дядя Леонид, дядя Камилл, — спросила Кахина. — Вы что — одни спаслись?

— Да нет, — ответил Горбовский, ухмыляясь. — Последователи, я так думаю, пробили в полотне изрядную дырку.

— Портал между мирами, — уточнил Камилл самым нудным тоном из всех возможных.

— Портал из А-Радуги в У-Радугу. Это планеты-близнецы, — Халид свёл воедино оба мнения.

— А где остальные? — спросила Кахина.

В ответ Горбовский показал подбородком на тускловато-зелёное пятно впереди.

Там был небольшой оазис, заросший тамариском, с двумя-тремя финиковыми пальмами и неожиданно высокой травой. Поверх кустарника была наброшен сдутый спасательный плотик или оболочка древнего аэростата. Оболочку покрывали грязноватые пятна и потёки. Вокруг пальмовых стволов были накручены растяжки, так что получалось нечто вроде провисшего тента. Внутри плечом к плечу, стояли люди, прячась от жары. Вся картина уже успела обрасти рамкой мусора: мятые обертки и салфетки, пластилитовые фляги, тюбики от межмолекулярно сжатого питания и кое-что похуже.

— Это и есть твой народ, — произнёс Халид с лёгкой торжественностью.

— Что же, пить-есть ему было надо. Стоило бы первым делом научить всех разбивать чёрные шатры имохаг, — ответила Кахина. — И пользоваться дарами природы по возможности аккуратно.

— Знаешь, я вижу там в первых рядах ту, что названа сходно с матерью нашего народа Тат-Хинан. Светлую женщину с дитятей внутри, — добавил Халид.

— Татьяну? Таню? Как это получилось?

Он пожал плечами.

— В твоём присутствии, моя царица, аменокаля моя, много удивительного и даже невероятного способно родиться на свет. А теперь сойдём с наших мехари и честь по чести поприветствуем наше новое племя. Вы, Леонид и Камилл, идите за нами следом. Я так полагаю, скучать вам долго ещё не придётся.

«Забавно, однако. Вот мы совершенствуемся, совершенствуемся, становимся лучше, умнее, добрее, а до чего всё-таки приятно, когда кто-нибудь принимает за тебя решение, — подумал Горбовский, резво ковыляя по барханам позади Кахины и впереди верблюдов, ведомых Халидом в поводу. — Однако не становится ли такое решение нашим кровным, если его принимают по любви?»

Последнее слово буквально хлестнуло Алексея по глазам. Любовь. И — не братняя и сестринская, нет. Словно для того, чтобы у него не оставалось никаких сомнений, под основным текстом было выведено рукой Гаи:

«Я прожила две трети жизни в слепоте — как я могла без Зорьки, без Зари-Зореньки, даже не понимаю. От года до десяти, когда я прозрела. Теперь я вижу перед собой прямой путь, и теперь мне стало легко ждать».

Как писать-то выучились оба, туповато подумал Алек. Начитанные до ужаса. И взрослые уже…

Взрослые. Особенно изменился Зорикто: возмужал, но оставался в то же время утончённо женственным. И Гаянэ — давно не скороспелка, не «тин» какой-нибудь. Балансирование на грани — верно. То, насчёт чего шутил Кола Брюньон, что волк мог бы полакомиться этим изрядно — да.

Почти взрослые. Охваченные незаконной, кровосмесительной страстью, прочеркнуло мозг Алека точно молнией. И хотят, чтобы… Специально хотят, чтобы я знал? Потому и делают отсылки к Рембо — все знают про него и Верлена, которого он любил. К Гумилёву — а по аналогии встаёт имя Кузмина, которого терпеть не мог Николай Степанович.

К кому пойдёшь со всем этим, если не к жене?

Он бросил стопку книг и посланий на стол — не мог смотреть дальше. И уселся в гостиной на матрас. Кажется, прошло много времени, потому что книги то появлялись у него в руках, то он оказывался вместо рабочего кресла снова на матрасе и лёжа навзничь.

Наконец, Эльвира Зиновьевна являет своё светлое личико.

— Эля, — зовёт Алексей. — Подойди сюда скорее.

— Разуться хоть можно?

Это он ей разрешает. Даже снять верхнюю одежду. В запале негодования он совсем забыл, что на дворе лето…

Когда жена появляется на пороге большой комнаты, листы рассказа летят едва ли не ей в лицо.

— Что ты яришься? Ну, влюбились, ну, романтики, как всё почти в таком возрасте. Зорикто уже почти совершеннолетний, девочка его ждёт.

— Дура. Они же брат и сестра.

— Сводные. По причине нашего с тобой брака. И даже не привенчанные. Ты православный, я буддистка.

До Алексея доходит сначала то, что говорилось о единой вере в повести, потом — что жена формально права насчёт их детей. У них и фамилии разные — Эрдэ не захотела лишать сына дедовой клички.