Фантош - [15]

— Представьте, что каждая из родильниц принесла двойню или тройню, — ответила Кахина. — А мы не стремимся к подвигу. И мы не профессионалы.

Конец фразы покрыл глухой ропот.

— А ну, тихо там! Мне воспользоваться своим правом капитана? — сказал Горбовский. — Но, главное, напрягитесь и попробуйте представить себе, как будут чувствовать себя эти профи, если они займут ваши места на корабле. Игры кончились, мальчики и девочки, перед вами жизнь, какой она бывает иногда. А теперь простите, я занят. В утешение могу сказать только одно: в корабль вы войдёте последними. Всё!

«А я — последней из последних», — подумала Кахина.

На секунду остановилась в проёме и оглянулась на Горбовского, мотнув из стороны в сторону чёрной гривой:

— Не помещаюсь.

— Ты похудеешь — пообещал Горбовский и, взяв за обтянутые зеленоватой курточкой плечи, аккуратно впихнул в толпу на той стороне. Тонкие руки попытались было упереться в края люка и в грудь, на миг Горбовскому показалось, что внутри грудной клетки или корабля нечто хрупнуло, но никто не заорал — и слава аллаху.

Тяжёлая плита грузового люка бесшумно выдвинулась из паза в обивке и поползла.

Горбовский отступил от комингса. Вдруг он вспомнил:

— Ай! А письмо?

Опустил глаза. В нагрудном кармане письма не было, в боковом тоже. По закону подлости письмо обнаружилось во внутреннем кармане. Горбовский сунул его Кахине и поспешно отдёрнул руку. Люк закрылся.

Что-то было не так во всём этом.

«Прежде всего — в цветах, — подумал он. — Галлюцинирую на старости лет».

А подлое воображение услужливо рисовало ему образ маленькой, но вполне зрелой женщины, удивительно изящной и стройной. Седина в золотых волосах, прекрасное, словно окаменевшее лицо, одна рука… Свободная от документа кисть рефлекторно легла на живот — такое женственное движение.

С целью защитить нерождённое дитя.

Горбовский потряс головой.

— В небесах закрылись люки, — пробормотал он под нос считалку своего раннего детства, — оказалось, это глюки. Как такое возможно?

Кахина могла бы просветить его насчёт люков и их возможностей. Но ей было конкретно не до того. Нужно было побыстрее отползти от корпуса, пока Роберт не хватился своей жены, а Леонид — отошёл от наведенного морока и разобрался с впечатлениями. И, пожалуй, сбросить маскировку. Женщина имохаг устроила бы всё изящней, но она, Кахи, полукровка. Совсем необученная. Не надо было маме жениться на Габриэле. Не надо оставлять его одного на Радуге, хотя это прекрасно, что мама родит брата Кахины там, на тёплой и светлой Земле.

Достойный счёт. Я одна против двух, подумала девочка. Нет, трёх. Та тёмная Евгения, которая проникла в люк из-за своего сына, подвигла Кахину сделать для светлой то, что сделано. Как говорил Леонид? Право капитана? Ни один мужчина не смеет диктовать свою волю женщине имохаг. Так было всегда.

Но ты не женщина. Ты глупая трусливая девчонка, — сказала она себе. — Если бы пропавший отец пришёл к кораблю и хорошенько на тебя надавил, ты бы уже тряслась внутри, как миленькая. В этой позорной свалке. В трюме битком набитого невольничьего корабля. Или, в лучшем случае, рыдала у папочки в объятиях, а остальные родители отворачивали от вас глаза. В неподдельном возмущении, ага.

Сказать Роберту или сам до всего дойдёт?

— Я трус и преступник, — говорил в это время Роберт. — Я даже, наверное, хуже, потому что считаю, что всё делал правильно. И когда оставил Габри, детей и аэробус, и когда позволил обезумевшей Танюшке войти в корабль.

— Трусов и преступников не бывает, — ответил Горбовский. — Я скорее поверю в человека, который способен воскреснуть, чем в человека, способного совершить преступление.

Но оба они не знали всего.

Кахина положила правую руку на сокровенный амулет, чтобы собраться с силами. Хорошо, что женское письмо тифинаг знаем из людей только я и мама, подумала девочка. Ну, ещё лингвисты, знатоки всего мёртвого. Мама сочинила стихи не на языке имохаг и записала древними знаками странное:

Я разменяю солнечный динар

На тысячу серебряных дирхемов

И буду петь, как рыбка в полнолунье,

Роняя кверху цепи жемчугов.

Когда суровый кипарис весна

Гирляндой из багряных роз овеет,

Я замолчу, как соловей на круче

Ночною безоглядною порой.

Как летний зной на острие клинка,

Звезда на месяце сияет несравненно:

Так я в себе самом не скрою муку

Из хляби водной нерождённых строк.

Закалены в горниле чистом льда,

На волю вырвутся отточенные бейты,

Трубой победной огласив осенний путь,

Как жеребцы, что пущены вдогон.

Когда ж погаснет слов моих накал

И перлами немого красноречья

Нанижется на нитку золотую,

Тогда настанет мой последний год.

Моё имя, как и стихи, от мамы. Кахина, древняя царица воительница племени имохаг.

Спасать детей — верное и простое решение. Они — земное бессмертие для людей. Спасать женщин — даже не решение, а долг.

На Радуге женщин ради них самих не спасали. Сама Кахина поменялась с лучшей из них лишь ради того, кто скрыт внутри. Ради батин.

Говорят, «синие рыцари» имохаг именно потому не смели открыть лиц ни перед кем, что опозорились, не сумев защитить своих повелительниц.

Это были напрасные мысли, которые ничего не могли изменить. Но от них лицо Кахины делалось совсем взрослым. Такая маскировка полезна.