Фантом - [4]

Бывало, что такие посиделки затягивались до утра, до той поры, когда сумерки начинали постепенно терять насыщенность, точно разбавляемый водой чай, небо становилось ровным, бледно-серым, будто бы твердым на ощупь — как алюминиевый ковш, а на траву и листья бархатной пудрой ложилась роса. Словно приставшая к краям ковша золотистая крупа поблескивали редкие утренние звёзды.

Молодёжь расходилась по домам, зябко ежась от предрассветной сырой прохлады, быстро засыпала и вновь размыкала веки обычно не раньше, чем после полудня, когда солнце стояло уже высоко, воздух был горяч, густ и ослепительно сверкала чешуйчатая поверхность моря.

Это было хорошо. Оливии нравилось просыпаться вот так, в баюкающем полумраке соснового домика, и, покидая его, будто выныривать из глубины в яркость дня.

Люция была соня; она поднималась на полчаса, а то и на час позже подруги, садилась на постели, лениво вытягивая вверх руки — такая милая в своей просторной ночной футболке, с неприбранными, примятыми подушкой волосами.

Завтракали на просторной веранде у обрыва: дом стоял на самом краю скалы, внизу пенилась от ветра небольшая роща. Столбики веранды обвивал плющ, трепетали в воздушных потоках тюлевые занавески. Сидели в удобных садовых креслах из белого пластика, пили пахучий свежезаваренный кофе с густыми сливками и мягкой сдобной выпечкой, ели фрукты и козий сыр.

Оливия часто отказывалась от завтрака, или, напротив, поглощала его с невероятной жадностью, заталкивая в себя неправдоподобное количество пищи, а потом вдруг под разными предлогами уходила домой; она заметно похудела за последнее время — у неё красиво выразились ключицы и мелкие косточки на груди, ещё немного подточились и без того стройные бёдра — но когда её спрашивали об этом, она отмахивалась или отшучивалась, списывая внезапное улучшение фигуры на свежий воздух и ежедневные морские купания.

4

Артур стал всё чаще наведываться в домик по вечерам. Сперва за ним непременно следовала Роксана — темноглазая, бронзовая, с длинными жёсткими черными волосами — ей богу, самая настоящая тень! — а потом он вдруг начал приходить без неё, и даже днём, чего прежде вообще не бывало.

Оливию неизменно нервировали эти визиты. Она выглядела напряжённой, прятала взгляд и всегда старалась сделать вид, что очень занята: хваталась то за вышивку, то за альбом — она неплохо рисовала — и почти не отвлекалась от своих занятий всё время, пока Артур гостил в домике — в шутку он называл его «девичий терем» — а на его реплики, обращённые к ней, Оливия отвечала обыкновенно односложно или вовсе как-нибудь странно.

— Зачем ты себя так ведёшь? — удивилась однажды Люция.

Несколько мгновений Оливия молчала, терпеливо протягивая нитку сквозь канву, а потом подняла голову:

— Я не хочу, чтобы он знал о моих чувствах. Я ведь ему не нравлюсь. А это так унизительно, быть влюблённой в парня, для которого ты всё равно что дерево или фонарный столб.

— Послушай, но то, что ты делаешь… — нерешительно начала Люция, — выглядит так неестественно… Это, пожалуй, даже похоже на издевательство. Лично я бы обиделась, вздумай кто-нибудь обходиться со мною подобным образом! Артур, может, и обратил бы на тебя внимание, если бы ты сама…

— Нет, — резко оборвала Оливия, бросив на стол вышивку, — это невозможно!

— Но почему? — Люция удивлённо распахнула глаза и чуть подалась вперёд.

— Он знает… Он всё уже знает… — произнесла Оливия с каменным лицом.

— Неужели?! Ты что, говорила ему? Когда? — Люция была поражена; изумление напрочь вытеснило из её сознания даже досаду на то, что лучшая подруга держала настолько значительное событие в тайне.

— Прошлым летом… В день своего рождения, — глядя в сторону, монотонно проговорила Оливия, — Помнишь, твои родители принесли то сладкое вино, удивительно вкусное, из каких-то цветов, кажется, я немного захмелела тогда и…призналась.

— Ну ты даёшь… Смелая, — восхищённо прошептала Люция, — у меня бы в жизни духу не хватило. Сказать… Парню…

— Да никакая это не смелость. Дурь… — произнесла Оливия с досадой и снова взялась за иглу, — и поделом, — отругала она сама себя через несколько мгновений, — девушка должна сохранять достоинство, а не вешаться на шею.

— Ну, а что он?

— Да ничего, — отрезала Оливия, давая понять, что разговор становится ей в тягость.

— Совсем ничего?

— Ну, как это обычно бывает… — с недовольным видом начала растолковывать Оливия, — вежливый, деликатный от ворот поворот. «Мы с тобой можем быть друзьями» и всё в таком духе.

— Боже мой… — горестно прошептала Люция, — Он же так давно уже тебе нра…

— Вот только не надо меня жалеть, ладно?! — гневно сверкнув глазами, выпалила Оливия. Он снова отбросила вышивку и, громыхнув стулом, встала. — Понимаешь теперь, почему я так веду себя? Нет вопросов?! — её реплики вылетали хлёстко, словно камушки из рогатки. — Я хочу, чтобы он забыл. Пусть думает, что у меня всё прошло. Что я его разлюбила. Что мне плевать. — Оливия ехидно скривилась. — А если это похоже на издевательство… Ну и прекрасно! Так у него точно не будет причин задирать нос.

В устремлённом на подругу взгляде Люции читалось искреннее сожаление. Оливия отвернулась, почувствовав, что против воли её глаза начинают наполняться слезами.