Фантазии Фридьеша Каринти - [16]

С другой стороны, обилие впечатлений так захватило меня, что поначалу я очень смутно понимал, что происходит лично со мной как с индивидуумом; в памяти запечатлелись уроки, полученные от столкновения со здешней действительностью, и стерлось все, что касалось моего физического самочувствия. Я испытал на себе, что разум, который по нашему убеждению, призван познавать мир, обнаруживает свою высшую способность в те моменты, когда забывает о самом себе, чтобы впитать и систематизировать представления о внешнем мире.

Со своим гостеприимным хозяином, которого звали Ми-до-ре, я впоследствии немало рассуждал об этом свойстве разума. Однако, как ни пытался я объяснить ему со всем усердием, что мы, люди, понимаем под понятием «человеческий мозг», он был не в состоянии это уразуметь. «Немыслимо, — говорил он, чтобы инструмент, созданный из тех же бренных материалов, что и ваше тело (так он называл нашу плоть и кровь, не имеющих слов-соответствий на языке соль-ля-си), был бы способен выполнять работу мозга, то есть постигать взаимосвязь вещей».

Когда я с грехом пополам объяснил ему его заблуждение, приводя высказывания наших мыслителей, которые доказали, что цель человеческого разума — познание мира, Ми-до-ре только недоверчиво покачал головой и удивился их способности доказать недоказуемое.

С радостью ухватился я за повод, позволивший мне вдали от родной Земли воздать хвалу всему человеческому роду, и прежде всего великим людям моего горячо любимого отечества. Я тут же назвал ему имена четырех или даже пяти выдающихся философов и кратко изложил содержание их основных трудов. Я рассказал о том многообещающем подъеме, который испытывает ныне наука, занимающаяся законами человеческого разума и устанавливающая систему и основу мышления, поведал о великих естествоиспытателях, исследующих функции наших органов и влияние внешней среды на сознание человека. Упомянул я и тех, кто рассматривает человеческий мозг как чисто материальный, функциональный орган, и тех, кто предполагает, что одной материальной силой нельзя объяснить познавательный процесс. Я процитировал высказывания некоторых великих философов: одни из них строили свои концепции о чувстве и мысли на основе математических формул, другие же объясняли их исходя из метафизической символики. Коротко обрисовал я своему собеседнику и нынешнее состояние нашей философии, торжественно заключив при этом, что мы очень близки к тому времени, когда будем знать, что же следует понимать под духовной жизнью.

Ми-до-ре вежливо выслушал меня до конца, а потом заметил, что я ответил на все вопросы, за исключением того, который он задал. Ведь с точки зрения достижения цели совершенно безразлично, какими средствами или инструментами пользоваться. Предположим, специалист берет в руки какой-то инструмент — он осматривает его не с точки зрения того, для чего он служит (это первое, что надо знать как само собой разумеющееся условие любой работы — в противном случае никакого интереса к инструменту не испытаешь), — инструмент специалист проверяет для того, чтобы установить, нет ли в нем каких-нибудь неисправностей, можно ли им пользоваться.

Ми-до-ре спросил, можем ли мы использовать мозг по назначению, я же долго и вдохновенно объяснял, что мы знаем инструмент и можем даже полностью его разобрать. Из моих слов он заключил, что на протяжении веков мы не занимаемся ничем иным, как только разбираем и вновь собираем свой мыслительный аппарат, и наши величайшие мыслители, которых я перечислил, выполняют примитивнейшую работу, которую у них способен сделать самый простой токарь.

«Я, — сказал Ми-до-ре, — спросил, как вы, люди, используете свой разум, о чем размышляете? Из твоего же ответа явствовало, что вы постоянно задаетесь вопросом: «Что такое разум?», и ломаете себе голову, над чем бы еще поломать себе голову». Ибо, если он правильно меня понял, именно это я и хочу доказать своими объяснениями по поводу философии.

Правда, ничего странного он в этом не усматривает — подобная болезнь встречается и у жителей Фа-ре-ми-до. На заводе по производству соль-ля-си, например, пришлось открыть специальный реставрационный цех: кристально чистый и идеально подобранный химический состав, служащий (как мы бы сказали) мозгом соль-ля-си, тоже подвержен порче. Я сам наблюдал, как то там, то здесь встречались продукты распада или полураспада материи — я привык называть их органической смесью, — они обладают злокачественной силой и каким-то образом проникают в черепную коробку соль-ля-си, отравляя орган мышления. В таких случаях на золоченом куполе проступает густая черная слизь, затмевающая кристальную чистоту глазных линз и препятствующая проникновению в мозг внешних лучей. Неправильно преломляясь в слизистых злокачественных новообразованиях, лучи искажают истинную картину вещей и вызывают ложные понятия о мире.

Больного соль-ля-си можно узнать по устремленным в себя вогнутым глазам-линзам; из его путаных, экзальтированных рассуждений легко понять, что вместо внешнего мира он наблюдает лишь за собственным мозгом и, следовательно, может говорить лишь о примитивном и малозначащем самом по себе инструменте, который имеет ценность, только будучи употребленным в дело. Больной соль-ля-си, возомнивший себя целым миром, делает всякие вздорные, сумбурные и смехотворные заявления; он, например, доказывает, что небо усеяно зелеными крапинками, что пространство есть не что иное, как время, что в материи есть сила, а в силе материи нет. Для него жизненную важность приобретает вопрос, в самом ли деле я хочу того, чего хочу, или же этого хочет природа; можно ли хотеть свободно или можно хотеть, чтобы человек не хотел; знаю ли я о том, о чем думаю, или думаю ли я о том, что знаю; я ли родил сознание или меня родило сознание, которое существовало еще тогда, когда меня не существовало; существует ли нематериальная сила и можно ли представить себе нематериальную интеллектуальную элиту; думаем ли мы в образах или образно думаем и т. д. и т. п.