Фантастический киномир Карела Земана - [39]
Это время глубокого осмысления, а кое в чем неизбежно и переоценки творческих ценностей, совпало с самым трудным, по всей вероятности, периодом его жизни. После долгих лет неустанной кропотливой работы, когда мастер ежедневно, как ювелир, склонялся над каждым изображением, иной раз рассматривая детали и тонкости в лупу, после многих лет пристального глядения в глазок камеры, его зрение вдруг неожиданно отказало.
Художник без глаз — это трагедия. Такая же, как композитор, лишившийся слуха, или пианист, потерявший руки. История знает такие драматические, страшные, парадоксальные ситуации. Ты полон жизненных сил, замыслов, умудрен высшим жизненным и профессиональным опытом, а главный инструмент творчества, заключенный в твоей собственной бренной природе, тебе неподвластен. И нужна огромная воля, необыкновенное мужество, чтобы вновь, несмотря ни на что, не отступить с намеченного пути, двигаться к избранной цели.
Болезнь оказалась серьезной и долгой. Земану пришлось перенести тяжелую операцию хрусталиков глаз, вооружиться особыми очками, с утолщенными "цилиндрическими" стеклами. Сегодня он не только рисует, читает и пишет, но и лихо правит своим сипим итальянским "фиатом".
И все же что-то ушло непоправимо. Земан рассказывал мне, как три года заново учился ходить. Фокусное расстояние изменилось, пол казался значительно ближе, чем он есть на самом деле, и трудно было сделать шаг, чтобы не споткнуться, не упасть.
— Любопытно, что Жюль Верн, написавший более ста книг, — говорит Земан, — тоже болел этой профессиональной болезнью. Но ему было легче, — добавляет художник с усмешкой, — он мог диктовать, а мне такая форма работы недоступна — все надо видеть, во все вмешиваться самому.
В этом подчеркивании "сходства судеб" еще раз оригинально проявляется натура Земана с его влюбленностью в творчество, удивительной цельностью мировосприятия, верностью избранным ориентирам.
Едва побеждена и отодвинута болезнь, все еще приходится с помощью очков осваивать окружающий зримый мир, а мастер уже одержим новой идеей. Он мечтает перенести на экран сюжеты с детства любимых сказок и обращается к одному из самых древних и знаменитых собраний народной мудрости — к "Сказкам тысяча и одной ночи", в которых переплелись старинные персидские, индийские и арабские фольклорные мотивы и, словно драгоценные камни, сверкает и переливается неподдельным блеском многоцветье народной фантазии. Недаром ими восхищались великие писатели всех стран и народов, среди которых прежде всего следует назвать Пушкина.
Из необозримого множества тем, которыми пестрит этот крупнейший сказочный сборник, Земан выбирает отличающийся особой яркостью вымысла и красок цикл, посвященный путешествиям Синдбада-морехода. Он привлекает режиссера не только занимательностью сюжета, что немаловажно, так как мастер, по традиции, обращается к своему постоянному адресату — юным зрителям. Свобода вымысла, полная раскованность фантазии, напоминающая о баснословном выдумщике Мюнхгаузене, сам мстив путешествия, столь близкий Земану, выразительность и цельность главного героя, которого можно провести через все хитросплетения сюжета, ясность его моральной позиции в бесконечном поединке добра и зла, наконец, возможность увлекательных трюков и изобразительных решений — все это подтверждает мастеру, что его выбор исключительно удачен.
К тому же Земан, которому теперь, после болезни, трудно ориентироваться в сложной, многоплановой перспективе объемного фильма с его многоступенчатым сочетанием кукол, актеров, "одушевляемых" макетов и рисованных эпизодов, открывает красоту и богатство выразительных возможностей в совершенно новой для него технике исполнения фильма — в плоской бумажной марионетке.
Никогда до конца не покидавший мультипликацию, отныне он возвращается к ней всецело. "Одушевление" фигурок, вырезанных из бумаги и картона, к которым он прибегал раньше лишь в некоторых трюках, когда надо было резко подчеркнуть гротесковую причудливость сопоставления объемного и плоскостного, приделать, скажем, к туловищу бегущей куклы или актера смешные, стремительно передвигающиеся ножки, становится для него в новом фильме с Синдбадом-мореходом источником неиссякаемого вдохновения.
Техника плоской марионетки не случайно в последние годы все чаще обращает на себя внимание режиссеров и художников. Когда-то — в 20-е годы — с нее начиналась советская мультипликация, не знавшая в то время техники исполнения рисунков на целлулоиде. Пример Диснея надолго увлек американских и европейских режиссеров художественными возможностями стремительно движущихся и легко деформирующихся в этом движении рисованных персонажей. И только позднее стала возрождаться и получила широкое распространение культура плоской марионетки. Это особый вид мультипликации, занимающий как бы срединное положение между рисунком и куклой и вбирающий в себя многие выигрышные моменты, которые их отличают. Создавая ощущение кукольного объема и вещественности, как в себе самой, так и в пространстве, в котором она движется, плоская марионетка вместе с тем обладает всеми достоинствами рисованного персонажа, сохраняет яркость, выразительность пластического решения рисунка и значительно большую, чем кукла, мобильность и гибкость движения. Она превосходно вписывается в окружающую среду, стилистически убедительно гармонирует с пейзажным фоном или, если это нужно, эффектно с ним контрапунктирует. Плоская марионетка, бумажная или картонная вырезка позволяют художнику и режиссеру точнее передать с помощью изобразительных нюансов психологические тонкости состояния героя, четче задумать и выполнить сцену в строго определенном эмоциональном ключе, монтируя и сопоставляя по принципу коллажа самые причудливые фантастические образы.
