Фантастический Калейдоскоп: Ктулху фхтагн! Том I - [51]

– Большое спасибо за интервью, – я поднялся с дивана. – Было приятно пообщаться. Возможно, вас удивит моя просьба… Но я хотел бы пригласить вас пропустить со мной рюмочку-другую в баре.

Шансов, что Курояма согласится на предложение малознакомого человека, было немного. Однако, к счастью, я увидел на его лице сомнения и решил дожать:

– У моего сына сегодня день рождения, а все родные остались дома, в Штатах, – я постарался добавить в голос грустную нотку. – Друзей в Японии у меня нет. Я был бы очень признателен, если вы составите мне компанию.

Конечно, никакого сына у меня не было, но японцы свято чтят семейные праздники, к тому же зачастую не дураки выпить. Я выжидательно смотрел на Курояму, пока он наконец не кивнул.

– Спасибо за приглашение, мистер Ринкорун, – он произнес на японский манер фамилию, которую я ему назвал.

Разумеется, я представился псевдонимом, который отчасти позаимствовал у шестнадцатого президента США.

***

Мы сидели за столиком одного из оживленных токийских баров в Кабуки-тё, потягивая виски со льдом – Курояма тоже не жаловал своеобразный рисовый напиток, который японцы называют сакэ. Пока разговор крутился вокруг общих незначительных тем, я осторожно пытался прощупать почву, найти ту единственную ниточку, что приведет к разгадке. Однако Курояма с каждым глотком становился все мрачнее и неразговорчивей. Вспомнив простую истину «все мы родом из детства», я решил попробовать зайти с этой стороны.

– Знаете, когда я был маленьким, ужасно боялся ходить ночью в туалет и даже мочился в постель, – я рассмеялся и посмотрел на Курояму, тот даже не улыбнулся. – Мне казалось, что из-под кровати протянется рука и непременно схватит меня за ногу. Весьма распространенный страх. Полагаю, ваше богатое воображение рисовало что-то более впечатляющее.

– Я совершенно не помню, чего боялся в детстве, – ответил Курояма. Черт бы побрал этого японца! Ведь должна же быть какая-то зацепка… Вдруг он задумчиво добавил: – Все мои детские страхи были вытеснены впоследствии.

– Чем? – я затаил дыхание.

– Мне было тринадцать, когда я впервые увидел его, – Курояма обратил на меня слегка затуманенный взгляд раскосых глаз. Я замер, боясь спугнуть удачу. – Лицо на сёдзи6. Вы знаете, что такое сёдзи?

Я нетерпеливо кивнул, и он продолжил:

– Есть одна история. Кайдан7. Он очень короткий, сейчас я вам перескажу, – Курояма сделал большой глоток из своего бокала. – «В детстве я часто просыпался по ночам и видел лицо на сёдзи, всегда на одном и том же месте. По утрам оно исчезало. Шли годы, бумагу в рамах меняли, но лицо продолжало появляться. Однако ничего другого не происходило. А потом мне в голову пришла забавная мысль: я взял тушь, кисточку и нарисовал в том месте похожее лицо. На следующий день кто-то из домашних вырезал этот фрагмент и заменил чистой бумагой. Лицо почему-то больше никогда не появлялось».

– Занятная история, – сказал я, когда Курояма замолчал.

Он опустил голову, а затем вдруг встрепенулся и заговорил быстро и лихорадочно по-японски. Порой я с трудом разбирал слова и позднее восполнил пробелы, многократно прослушав диктофонную запись.

– Тогда я жил с родителями в маленьком городке в префектуре Тотиги. У нас был традиционный японский дом. Лицо появлялось каждую ночь на сёдзи в моей комнате, всегда в одном и том же месте. Иногда оно хмурилось, иногда зловеще ухмылялось, иногда его черты искажал гнев.

Я не мог нормально спать, мне постоянно снились кошмары. Они были такими яркими и реалистичными, что вытеснили из памяти все детские страхи. Однако я считал себя уже вполне взрослым – рассказывать о подобном родителям, а тем более друзьям, было стыдно. Так продолжалось почти год, пока учительница литературы не решила устроить Хяку-моногатари.

Я вспомнил, что так японцы называют старинную игру, популярную еще во времена Эдо – люди собираются ночью в нежилом помещении, зажигают сотню свечей и по очереди рассказывают мистические истории. Закончив, нужно погасить одну свечу. Самые страшные кайданы приберегались напоследок.

– В ту ночь кто-то из одноклассников рассказал тот самый кайдан о лице на сёдзи, – продолжил Курояма. – И тогда мне пришла в голову очевидная мысль. Однако рисовать тушью я не решился, опасаясь расспросов родителей.

Моя мать зарабатывала тем, что шила праздничные кимоно на заказ. У нее был специальный фломастер для раскроя – через некоторое время краска бесследно исчезала с ткани. Я незаметно утащил фломастер и нарисовал лицо на сёдзи. Рисовал я тогда не слишком хорошо, однако это сработало. Рисунок исчез, а вместе с ним из моей жизни пропали и кошмарное лицо, и дурные сны. А вскоре мы с родителями переехали в Токио.

Он замолчал, тоскливо уставившись на оплавленные кубики льда в пустом бокале.

– Но на этом история не закончилась? – спросил я по-японски и пододвинул Курояме новую порцию виски, которую предусмотрительно успел заказать официанту.

– К сожалению, нет, – Курояма стиснул в руке бокал, сделал глоток и продолжил: – Я окончил Тодай8 и начал адвокатскую практику. Однажды мне пришлось поехать в родной городок по делам клиента. Выполнив работу, я встретился со школьными приятелями. Мы хорошо посидели в местном баре, – он усмехнулся. – Я остановился в отеле на окраине и возвращался в изрядном подпитии по пустынным улицам.