Фанфики - [33]

— Слова мои подтвердились. И языки, и счёт холопу сведомы. Я отдам этого, столь полезного для боярина… э-э-э… Берёзы раба, почти задаром. За каких-то тридцать гривен кунами. Можете забрать его прямо сейчас. Так с кем по рукам бить?

Вокруг довольно много народа. Стражники в количестве уже семи штук. Николай с нагруженным покупками Хохряковичем подошли. Куча зевак. Все дружно начинают хмыкать, цокать и вздыхать. Но мне интереснее реакция Терентия: он же только что говорил мне — «не покупай меня». А тут… разочарование, обида, злоба. В адрес продавца.

Купец исполняет пожелания парня, а парень злится. И наоборот: продавец должен быть рад избавиться от такого… «озлобленного товара». А он ломит совершенно несусветную цену. По «Русской Правде» вира за убийство чужого раба — 5 гривен. За вот таких, обученных, «верховых» — тиунов, ключников, кормильцев и ремесленников — 12.

Так это вира за «своего»! За надёжного, выученного, привычного… А тут… — «кот в мешке». Причём — битый, драный, облезлый…

Дедок действует против своих коммерческих интересов — сделки не будет, цена нереальная. Смысл ценника не торговый, а душевный: наказать, восторжествовать, показать мне — «моё место».

Обида за наезд на его приказчика, зависть к нашему новому боярству, неприязнь к моему юношескому виду, раздражение от моего «человеческого» разговора с холопом, от моей шутки с устным счётом…?

Я ещё ничего толком не сделал, а поводов не любить меня уже… список. И перечисленные — ещё не все.

Какое именно шило у него в заду жмёт — не интересно. Мне здесь жить, дела делать. Надо деда обламывать. Работорговцы… у меня положительных эмоций не вызывают. А этот — особенно. Выглядел бы как сволочь — не так сильно бы раздражал. А то… благочестивый, благолепный, благонамеренный, благополучный… гад.

Николай уже вылез вперёд, уже, в обычном при покупке стиле, хает товар. Раб — худой, битый, поротый, многократные побеги, стёртые ноги…

— Николай, погоди чуток. Добрый человек, ты назвал свою цену. Мы её услышали. Позволь и мне сказать нашу. Две ногаты.

Общенародный хай на мгновение замирает и сразу резко усиливается. Тут уже не торговля — тут два оскорбления. Дед завысил цену раза в три-пять. Я провалил его цену в триста раз. Первое ещё можно списать на жадность, презрение к чужакам, пренебрежение к покупателю… Моя цена — просто плевок.

— Что?! Да как ты…! Да что ты вообще…?! Это у вас что за сопля?! Хто его сюда пустил?! Не будет у нас торга! Не будет никакого разговора! Молоко ещё на губах…! Пороть таких! Ты этому… Осине так и скажи: пороть выблядка! На горох и пороть! Чтоб ни лечь, ни встать! Да как же язык-то повернулся?! Всё — торгу не будет. Пошли отседова, неча гляделки вылупливать!

— Э… Добрый человек. Могу цену добавить.

— Чего?! С этого и начинать надо было! Что такое — «могу»? Ни хрена ты не можешь! Тоже мне — выпускают всяких недоделанных… От них одни безобразия…

— К двум ногатам добавляю твою жизнь. Она-то, поди, для тебя дороже тридцати гривен.

Народ снова ахнул. Продавец, несколько поуспокоившийся, немедленно взвился матерно:

— Ты! Ты хто?! Ты тля безмозглая! Ты кого пугать вздумал?! Да я таких как ты… на ладонь посажу — другой шлёпну! Мокрое место останется. Нет, люди добрые, вы гляньте! Всякая посельщина-деревенщина, тока-тока с дерева слезшая, окромя болота ничего не нюхавшая, мне, купцу доброму, всякие слова пугательные говорить осмелилась!

Не хорошо. Наезд не прошёл. Размяк я как-то среди своих. А тут… жаль упускать этого Терентия. И денег нет…

А, фигня — серебра я уже видал много, а вот такого мужичка — первый раз. Надо брать, выкрутимся.

— Да ладно, дядя, чего разорался? Нет — так нет. Было бы предложено. Не хочешь — будем по твоей цене. Николай, отдай дяде 30 гривен да бей по рукам.

Фиг там. Дед решил выспаться на нас по полной.

Глава 227

Полчаса он рассказывал — какой я плохой. Какие мы все плохие. И как у нас всё плохо. «Плохо» — было, есть и будет. И у родителей моих тоже… очень нехорошо было. И дети мои, если случиться такое несчастье, будут… нехорошими.

Потом соблаговолил. Продать обсуждаемого холопа за 60 гривен.

Николаю даже дурно стало — начал за сердце хвататься. Отдать столько серебра за вот это… чудо недокормленное? Оно, что, золотое? Да мы за такие деньги четверых-пятерых-десятерых таких же…

Поздно — седобородый иконописный работорговец завёлся. Он внушал, стыдил и проповедовал. Его отсылы к Святому Писанию, сравнения меня с различными представителями живой природы и характеристики моих личных качеств наполнялись яркими образами и излагались хорошо поставленным голосом.

Мои уши горели, местные зеваки ахали и хихикали. Здорово дед пришлых развёл. Так им и надо, боярам сиволапым.

Как говаривал царь Соломон: «И это пройдёт». Царь иудеев снова оказался прав: «это» — прошло.

Нам пришлось вытрясти все кисы. Не только ногаты и куны, но и кое-что из безделушек. Ивашко даже перстенёк с пальца снял.

Дед ещё повыкаблучивался, повыпендривался и повыёживался. Наконец, ударил с Николаем по рукам. Бросил пренебрежительно:

— Отвязывайте. Верёвку… так и быть — дарю.

И величественно удалился в сторону своей резиденции.