Фамильяр - [29]

- Спасибо за визит, сэр. До свидания! - говорю я, прижимая книгу к груди обеими руками.

Дамблдор встает со стула, вскидывает руку и Фоукс перелетает на нее.

- Пора домой, Фоукс. До свидания, Гарри, - произносит директор, прежде чем исчезнуть в вихре пламени феникса.

Глава 13. Пересмотреть концепцию

Я просыпаюсь от звука хлопнувшей входной двери. Причина у этого шума может быть только одна - Снейп вернулся. Кроме этого неосторожного звука в доме тихо, его шагов я не слышу и решаюсь выйти из своей комнаты. Кто знает, в каком состоянии он обычно возвращается? Может быть ему нужна помощь.

На часах, которые я установил на прикроватной тумбе, четыре утра. Я смотрел на них перед тем как заснуть. Я не мог читать книжку, которую мне оставил Дамблдор. После его ухода, сжимавшие мою душу тиски, на секунду ослабившие свой захват, вновь начали сдавливать грудь, мешая мне сосредоточиться на чем-либо, кроме самого ожидания.

За окном уже начало светать, и краски этого утра напоминают мне вечер, когда мы стояли на крыльце, обнявшись.

Я вечно просыпаюсь среди ночи, чтобы скинуть пижамную куртку. Эта ночь не была исключением. Поэтому я открываю дверь своей комнаты, будучи одет только в пижамные штаны, и босиком спускаюсь по лестнице в холл.

Там тихо, и я уже было думаю, что мне послышался этот звук. Но потом я вижу слабый свет люмоса, просачивающийся из-под кухонной двери.

Тихонько подхожу и открываю дверь.

Снейп сидит за столом, сложив руки, держащие палочку, и устало положив на них голову.

У меня вдруг щемит в груди. Столько уже вытерпел этот человек...

Я подхожу к нему слева и провожу ладонью по его голове. Он делает неопределенное движение, я не могу его интерпретировать. Будто он одновременно хочет и скинуть мою руку, и подставиться под ласку. Я понимаю, что творящееся сейчас слишком личное.

Я никогда, ни при каких условиях никому этого не расскажу.

Мы молчим. И я боюсь повторить свое движение рукой, поэтому просто опускаюсь рядом с ним на колени. «Я переживал», - хочется сказать мне, но я не скажу. Потому что он все понимает без слов.

Я убираю свою руку, заводя ее ему за спину, и прижимаюсь щекой к его бедру. Я счастлив, что он вернулся. Вернулся живым. Я только сейчас готов себе признаться, насколько мучительным и ужасающим было это ожидание.

Секунду ничего не происходит, а потом его рука опускается на мой затылок. Он не делает никаких особенных движений, его ладонь лежит на моем затылке, мизинец касается мочки уха, и он едва заметно поглаживает основание моей шеи подушечкой большого пальца. В этом жесте все: извинение, чувственность, ласка, успокоение.

Я закрываю глаза и понимаю, что готов замурлыкать, лишь бы он не прекращал этой ласки.

- Ты молодец, - говорит он слабым голосом, не прекращая гладить мне затылок. - Мне влетело, когда Темный Лорд понял, что ты воспользовался навыками оклюменции. Он думает, что тебя учил Дамблдор, из-за твоего способа защиты. Я вне подозрений. Но… вкусил неудовольствия.

- Тебе что-то нужно прямо сейчас? Ты хочешь есть, может быть? Или нужны какие-то лекарства?- я задаю самые глупые вопросы, которые только могу.

- Просто давай еще немного так посидим, - говорит он.

Я киваю головой. Сложно кивать, когда твоя щека лежит на чьем-то бедре, но я знаю, что он почувствовал.

Я понимаю, что он засыпает, по тому, как все медленнее становятся и без того неторопливые касания его руки. Надо переместить его в постель. Но как? Не левитировать же? Да и палочка моя осталась в комнате на тумбе. Если бы он был в форме, он бы сказал, что это верх неосмотрительности - оставлять палочку и спускаться безоружным навстречу неизвестности. Я тихонько хмыкаю. Нужно все-таки уложить его в кровать.

Я поднимаюсь с колен, по ходу забрасываю его руку себе на плечи.

- Вставай, - очень тихо говорю я, - пошли спать, ты устал.

Он сонно кивает и послушно поднимается. И я отчего-то знаю, что он никому раньше такого не позволял. Не допускал, чтобы его видели таким уязвимым. Это молчаливое согласие, как и в прошлый раз, говорит намного больше, чем любые слова.

Мы поднимаемся по лестнице и доходим до двери его комнаты. Я отпускаю его, но плавно направляю в сторону к кровати, придерживая ладонью между лопаток.

Я не могу его оставить сейчас. В моем мозгу так явственно звучит фраза Гермионы, пересказанная Роном в день моего рождения: «Если не сейчас, когда все так плохо, то, возможно, уже никогда». Я сейчас точно знаю, что проиграл сам себе в битве за благоразумие. Я знаю, что это опасно. Я знаю, что был прав, когда сказал, что нужно вернуться к разговору о нас после того, как все это закончится. Но меня не отпускает ощущение, что я допустил ошибку, и что «после» может быть слишком поздно. Я привык жить сегодняшним днем, у меня никогда не было «завтра» по той простой причине, что каждый день мог оказаться для меня последним.

Я прохожу за ним к его кровати, и жду, когда он уляжется. Я стягиваю с него мантию и снимаю туфли. Раздеть его полностью я не решаюсь. А затем обхожу постель с другой стороны и укладываюсь рядом. Я лежу спиной к нему, и смотрю на рождающийся где-то за окном рассвет.