Фамильное серебро - [9]

— Дима, — сказал Андрей Дмитриевич Миклухо-Маклай, — твоя задача — девон. Фораминиферы девона. Они почти не изучены. Во всей мировой литературе — всего несколько работ, журнальных публикаций, и ни одной сводки. Твоя будет первая. Крайне нужная работа, если, конечно, ты сделаешь ее такой.

Именно такой он и хотел ее сделать, нужной. Насыщенной методологическими разработками, которые войдут в практику. Иначе незачем браться. Конечно, собрать воедино все сделанное до тебя — работа, вполне заслуживающая уважения, но даст ли простая компиляция возможность разобраться во всем имеющемся материале, который, кстати, не так и мал — триста шестьдесят видов, причем некоторые из них так близки друг к другу, что невольно приходит мысль, не одно ли это и то же? Фораминиферы девона примитивно устроены, диагностические признаки невыразительны и набор их крайне мал, а там, где все зависит от тщательности наблюдений, там, как нигде, проявляется и субъективизм исследователя, вызванный не только степенью добросовестности или подготовки, но и различием в подходе, в оценках тех признаков, которыми одна систематическая единица отличается от другой. Как преодолеть этот субъективизм? Как удостовериться в реальности признаков, на которых зиждется классификация? Ведь чем тщательней человек вглядывается в окружающий мир, тем больше разновидностей он обнаруживает даже в пределах одного вида. Где же выход? В самый разгар мучительных раздумий в руки попал первый том недавно вышедших избранных произведений Вавилоза. Не случайно, конечно, попал, это имя он слышал еще от деда, восхищавшегося новаторскими идеями замечательного ученого; теперь пришел черед восхищаться и ему. Да и не восхищаться, это не то слово, просто обрадоваться могучей поддержке, прозвучавшей уже в заглавии первой же статьи «Закон гомологических[23] рядов в наследственной изменчивости». «Бесчисленное многообразие, хаос бесконечного множества форм, — писал Вавилов, — заставляет исследователя искать путей систематизации, синтеза». Такой путь ученый усматривал в установленном им явлении параллелизма в изменчивости генетически близких подразделений. А это означало, что «…зная ряд форм в пределах одного вида, молено предвидеть нахождение параллельных форм у других видов и родов». И конкретно: «Целые семейства растений в общем характеризуются определенным циклом изменчивости, проходящей через все роды и виды, составляющие семейство».

Это уже было прямым руководством к действию. Итак, каждое семейство характеризуется единым планом изменчивости. А он, изучив целые группы родов, установит те или иные планы изменчивости и, следовательно, получит надежную основу для более четкой систематизации изучаемых форм! Будимир выписал все признаки видов девонских фораминифер. Составил картотеку. И принялся составлять громадные «простыни», ставя под индексами то крестики, если признак присутствовал, то прочерки. Вот они, гомологические ряды Вавилова! Астроризид и аммодисцид[24] обычно относили к разным отрядам, а ничего подобного! Они едины!

Благо, материала для таких «простыней» было предостаточно. Тщательно переизучил коллекции ряда палеонтологов, детально ознакомился с тиманскими, уральскими простейшими. Конечно, девон Урала богаче киргизского, но в Киргизии прекрасно работать, идеальная обнаженность, продолжительный полевой сезон, да и так уж повелось, традиция, фамильная привязанность к краю, тем более, к горному обрамлению Ферганы. Основой, разумеется, явились свои коллекции. Да еще как начальнику палеонтологической партии ему приходилось заниматься микропалеонтологическими материалами всех геологосъемочных партий управления — огромная, трудоемкая, черновая работа, с одной стороны, дававшая возможность благодатного знакомства с почти неограниченным количеством шлифов, а с другой — запиравшая в рамки такого узкого практицизма, что хотелось выть волком. Те исследования, которые он вел по фораминиферам девона, никаких рамок не признавали, неудержимо увлекая в самые неожиданные для него сферы наук, то в математическую статистику, то в генетику, то в океанологию, то в геохимию. И в геохимию! Ведь главное, что определяет изменчивость морских организмов — это колебание фона естественной радиации; а это, в свою очередь, связано прежде всего с выносом в моря и океаны радиоактивных изотопов калия, тория, урана, радия, то есть, с геохимией Земли. А геохимия океанов? По аналогии с современными водоемами была выдвинута идея глубоководного происхождения кремнистых осадков. Для Урала это не вызывало особенных возражений. Но на Тянь-Шане кремнистая формация[25] нередко соседствует с мощными толщами известняков. Так что же, допустить перепад между глубиной формирования этих осадков в четыре-пять километров? Не логичнее ли допустить, что в девоне условия осадкообразования были совершенно иными, ибо содержание углекислоты в атмосфере и океане было в десятки раз выше, чем теперь? Ведь все громадные цепи гор, сложенные известняками, все бесчисленные месторождения угля, горючих сланцев — все это погребенные, «законсервированные» углерод, углекислота, извлеченные из атмосферы и океана с развитием на Земле органической жизни!