Фамильное серебро - [8]
Дима неплохо бегал. Был даже чемпионом республики, по стометровке. Когда он поступил в институт, эти чемпионские лавры самым неожиданным образом повлекли за собой события, которые, может быть, и решили его судьбу. Хотя с таким же основанием можно подумать, что все началось с самого обыкновенного «огоньковского» кроссворда, который совсем некстати попался в руки перед самым отъездом на летнюю практику, когда оставалось только схватить рюкзак и поспешить на остановку, чтобы не опоздать на автобус. Еще б минута, и он уехал, и кто знает, что стало бы дальше, но Будимир никак не мог подобрать какое-то там слово из шести или тринадцати букв, и тут, застав сто почти в дверях и чрезвычайно этим обрадованный, появился посыльный с факультета, предложив немедленно следовать в деканат. Оказывается, практика для Пояркова не состоится. Он едет, оказывается, в Одессу и там, в составе сборной, будет достойно защищать спортивную честь родного института в товарищеской встрече с Одесским политехническим. Если, конечно, эта честь ему дорога.
Подобная постановка вопроса наталкивала на бунт. Все же поехал, да и так ли уж плохо поглядеть Одессу? Вернувшись, товарищей своих, конечно, уже не застал, и чтобы лето не пропало, устроился, по совету отца, в палеонтологический отряд Андрея Дмитриевича Миклухо-Маклая. Да, родственника того самого, но замечательного вовсе не своим происхождением: он и сам был незаурядной личностью и исследователем.
Доцент кафедры исторической геологии Ленинградского университета, Андрей Дмитриевич проводил сезон в районе Хайдар-кана и подыскивал в свой отряд не то рабочих, не то коллектора. Тогда Будимиру было все равно, с кем и куда ехать. Через год ехал с Миклухо-Маклаем уже по невозможности заниматься чем-то иным. В палеонтологию подчас зазывают экзотикой. Мамонтом или птеродактилем[20]. Однако теперь, при всем уважении к мамонтам, он, не оглядываясь, прошел бы мимо целого их лежбища, торопясь к виднеющейся вдали гривке палеозойских известняков, в шлифах из которых, может быть, окажется несколько девонских фораминифер, пусть даже и плохой сохранности.
Ну, может, это и сильно сказано. Оглянется, конечно, все же любопытная штука — мамонт, из высших, многоклеточных, из позвоночных, экая махина! А фораминифера — из простейших, капелька протоплазмы в крошечной раковине, пронизанной необходимыми для жизни отверстиями-фораменами. Чтобы разглядеть такую окаменелость в куске породы, нужно сточить образец до нескольких микронов, наклеив при помощи канадского бальзама на предметное стекло. Шлиф, а это он и есть, вы водрузите на так называемый предметный столик микроскопа, прижмете двумя защелками, припадете подглазьем к окуляру, чуть тронете рифленую головку доводки на резкость, и тогда в проходящем свете взгляду откроется чуть желтоватая, загрязненная тончайшим глинистым материалом монотонная карбонатная масса, а и ней, вот повезло! — странная зубчатая окружность, то с овальными ячеями камер, то вымощенная, как брусчаткой, гранулами перекристаллизованного кальцита, расцветающего при вращении столика в золотистые и оранжевые тона. Вы осторожно трогаете шлиф, ставите находку в крест нитей и тут же замечаете еще, еще раковинки, характерные, так называемые «руководящие» формы, хорошо знакомые вам по тем отложениям, чей возраст достоверно определен по многочисленной макрофауне — раковинам брахиопод[21] и гониатитов[22]. А в этих известняках, возраст которых вам надо сейчас определить, не было ничего. Напрасно ползали геологи по склону, буквально не жалея молотков в поисках окаменелостей: никаких следов! А все контакты толщи закрыты наносами, а дальше, по простиранию, она срезана разломами и, значит, непосредственным наблюдением ее не проследить. Совершенно «немая» толща! И пока она не «заговорит», в геологической карте района, как брешь, будет зиять неопределенной раскраски пятно, помеченное вопросительным знаком. И тут ваш шлиф! И их у вас не один, а десятки, они взяты из каждого слоя, по всему разрезу, хотя вы еще не знаете, где у разреза верх, где низ и единый ли это разрез, а не мозаика разновозрастных блоков, притертых друг к другу по скрытым разломам и надвиговым плоскостям. Но теперь это уже не страшно. В шлифах есть микрофауна, а у вас та ариаднина нить, с помощью которой при известном терпении и криминалистических способностях можно прийти к истине.
Крупные фораминиферы достигают подчас таких размеров, что их можно увидеть даже без лупы — целые миллиметры! Во всяком случае, они были замечены еще в известняках египетских пирамид, что своевременно и было зафиксировано вначале Геродотом, потом Плинием и так далее. Но до самого недавнего времени фораминиферам не придавалось особого значения как инструменту для возрастного расчленения толщ, уж больно неприметными они были. А ведь стратиграфам для опознания геологических формаций нужны были такие организмы, такие «руководящие формы», которые, появившись, «мгновенно» расселялись на максимально больших пространствах и столь же «мгновенно» вымирали, сменялись другими формами, оставляя те опорные горизонты, от которых геологам легче «плясать» дальше. И вот многие виды фораминифер таким именно инструментом и оказались. Чутким и универсальным, без самого активного применения которого невозможно представить современную геологию. Кто не слышал о неисчислимых богатствах «второго Баку», открытого в послевоенные годы советскими геологами? Но только специалисты и знают, какое колоссальное значение для поисков и разведки этих крупнейших месторождений нефти имела и имеет стратиграфическая шкала, которая была разработана Дагмарой Максимилиановной Раузер-Чсрноусовой, крупнейшим в стране знатоком фораминифер.
