Фамильная честь Вустеров. Держим удар, Дживс! Тысяча благодарностей, Дживс! - [2]

— Вы ведь помните, Дживс, эту злобную тварь? Настоящий изверг.

— Возможно, сэр, в кругу своей семьи сэр Уоткин не столь суров?

— Сомневаюсь. Цепного пса в овечку не превратишь. Ну да черт с ним. Письма есть?

— Нет, сэр.

— Кто-нибудь звонил?

— Да, сэр. Звонила миссис Траверс.

— Тетушка Далия? Стало быть, она вернулась в Лондон?

— Именно так, сэр. Она выразила желание побеседовать с вами, как только вы сможете ей позвонить.

— Я сделаю лучше, — великодушно решил я. — Явлюсь к ней собственной персоной.

И спустя полчаса я поднялся по ступеням ее особняка. Старый теткин дворецкий Сеппингс распахнул передо мной дверь, и я вошел в дом, не подозревая, что всего через несколько минут буду втянут в передрягу, которая подвергнет фамильную честь Бустеров величайшему испытанию, какое только выпадало на долю представителей нашего славного рода. Я имею в виду эту кошмарную историю, в которой фигурировали Гасси Финк-Ноттл, Мадлен Бассет, папаша Бассет, Стиффи Бинг, преподобный Г.П. Линкер (Растяпа), серебряный сливочник в форме коровы работы восемнадцатого века, а также маленький блокнот в кожаном переплете.

Нет, я не почувствовал приближения рокового поворота судьбы, даже слабая тень тревоги не омрачила моей безмятежной радости. Мне не терпелось увидеть тетю Далию — наверно, я уже говорил, что обожаю ее, она вполне этого заслуживает, и, пожалуйста, не путайте ее с тетей Агатой, та настоящая ведьма — ничуть не удивлюсь, если узнаю, что она с хрустом жует бутылочные осколки и надевает сорочку из колючей проволоки прямо на голое тело. Манили меня в этот дом не одни только интеллектуальные наслаждения — всласть посплетничать с любимой теткой, я к тому же пламенно надеялся, что сумею напроситься к ней на обед. Кулинарные изыски ее повара, француза Анатоля, способны привести в восторг самого взыскательного гурмана.

Дверь в примыкающую к кухне малую столовую была открыта, и, проходя мимо, я увидел, что дядя Том колдует над своей коллекцией старинного серебра. Конечно, надо бы с ним поздороваться, спросить, как желудок, ведь старикан страдает несварением, но соображения здравого смысла одержали верх. Мой дядюшка из тех зануд, что, едва завидят племянника, хвать его за лацкан и ну просвещать по поводу серебряных подсвечников, античных лиственных узоров, венков, резьбы, чеканки, барельефов, горельефов, романского орнамента в виде цепи выпуклых овалов у края изделия, так что я счел за благо не провоцировать его. Прикусил язык и на цыпочках в библиотеку, где, как мне сообщили, расположилась тетушка Далия.

Старушенция по самый перманент зарылась в ворох гранок. Всему свету известно, что сия изысканная дама — знаменитый издатель еженедельника для юных отпрысков благородных семейств, называется он «Будуар элегантной дамы». Однажды я написал для него статью под заголовком «Что носит хорошо одетый мужчина».

При моем появлении тетушка вынырнула из бумаг и в знак приветствия издала громкое «у-лю-лю», как в былые времена на травле лис, когда она считалась самой заметной фигурой в «Куорне», «Пайчли» и других охотничьих обществах, из-за которых лисы стали чувствовать себя в Англии довольно неуютно.

— Здорово, чучело, — произнесла она. — Зачем пожаловал?

— Насколько я понял, дражайшая родственница, вы изъявили желание побеседовать со мной.

— Но это вовсе не значит, что ты должен вломиться ко мне и оторвать от работы. Можно было все решить за полминуты по телефону. Но, видно, чутье тебе подсказало, что у меня сегодня дел невпроворот.

— Если вы огорчились, что я не смогу пообедать с вами, спешу вас успокоить: останусь с величайшим удовольствием, как всегда. Чем нас порадует сегодня Анатоль?

— Тебя — ничем, мой юный жизнерадостный нахал. К обеду приглашена Помона Грайндл, она писательница.

— Буду счастлив познакомиться с Помоной Грайндл.

— Никаких знакомств. Мы обедаем вдвоем, только она и я. Я пытаюсь уговорить ее дать нам для «Будуара» роман с продолжением. А ты, пожалуйста, сходи в антикварную лавку на Бромптон-роуд — она прямо за католическим собором, ты сразу увидишь, — и облей корову презрением…

Я ничего не понял. Было полное впечатление, что тетушка бредит.

— Какую корову? И зачем ее надо обливать презрением?

— В лавке продается сливочник работы восемнадцатого века, в форме коровы. Том после обеда хочет его купить.

Я начал прозревать.

— А, так эта штука серебряная?

— Серебряная. Такой старинный кувшинчик. Придешь в лавку, попросишь показать его тебе и охаешь последними словами.

— Но зачем?

— Ну ты и олух. Чтобы сбить с продавцов спесь. Посеять в их душах сомнения, выбить почву из-под ног и заставить снизить цену. Чем дешевле Том купит корову, тем больше обрадуется, а мне нужно, чтобы он был на седьмом небе от счастья, потому что, если Помона Грайндл согласится отдать нам роман, придется мне основательно разорить Тома. Эти знаменитые писательницы настоящие грабители. Так что не трать времени попусту, беги в лавку и с отвращением потряси головой.

Я всегда готов услужить любимой тетке, но на сей раз был вынужден объявить nolle prosequi,[1] как выразился бы Дживс. Его послепохмельные эликсиры поистине чудодейственны, но, даже приняв их, вы не в состоянии трясти головой.