Фальшивый Фауст - [12]

III. ТРАПЕЗНЫЙ СТОЛ С СЮРПРИЗАМИ

«Керолайна зовет!» — оживился магистр, пропустил Кристофера Марлова вперед, и оба направились в покои. Створки дверей, ведущих в трапезный зал, были раздвинуты, и за ними в полумраке мерцали зажженные свечи. В дверях застыла легендарная шотландка в черной до пят понёве, в крахмальном белом запоне и в таком же кружевном чепце. Глаза ее холодно взирали на незнакомого ферта, не выдавая ни удивления, ни осуждения, — Керолайна была особа сдержанная. Трампедах представил:

— Кристофер Марлов, артист музыкальных искусств.

— Studiosus rerum naturae, — добавил юноша и поклонился, мгновение ждал, протянет Керолайна руку или нет, но шотландке такое и в голову не приходило, она протрубила точь-в-точь как на тромбоне:

— Carolyn Campbell, very good; mister Marlowe, how do you do? — колыхнула понёвой, презрительно отвернулась и жестом пригласила в трапезную. Потрясающая штучка — слов нет! Одна кукишка на макушке чего стоит!

Магистр извинился. Керолайна ужинать с ними не будет, да простит ее гость, она чувствует себя неудобно, потому как не знает латышского языка.

— I am sorry! — еще раз взревела великолепная Керри, повернулась спиной и удалилась на кухню, а Марлов возликовал. Он хотел есть, и посему шотландки, сколько бы их ни было, могли убираться ко всем чертям.

— Вы, господин Марлов, будете сидеть справа, мое место тут. Вкушая брашно, надобно чувствовать себя свободно и непринужденно, трапеза требует сосредоточенности, а когда сидишь напротив окна, то отвлекает свет и небесные сферы. Я обратил внимание, что в солнечные дни люди едят меньше и прожевывают пищу много хуже, нежели в пасмурные… В честь вашей особы состав ужина, или, как говорят французы, меню, будет особенным. Может быть, в стилистическом отношении оно вам покажется пестроватым, но свое суждение и оценку я прошу вас дать в конце. Ein Moment.

Магистр резво подошел к какому-то шкафу, который Кристофер принял за часы, отворил стеклянную дверцу, принялся рыться на полках, затем вынул круглую металлическую пластину с зубчатыми краями, надел ее на штырь, закрыл дверцу и начал усердно крутить рычагом для завода.

— Ein Moment! Я только накручу пружину, и сразу начнем.

Кристофер быстро обвел глазами стол и изумился. Вместо белого фарфора на нем были расставлены зеленоватые с глянцем глиняные мисочки. В одном конце стола стояла натертая добела деревянная лоханка на трех ножках с прислоненной к ней деревянной поварешкой. В круглом красном кашнике виднелись неизвестного происхождения кругляшки размером примерно с лошадиное яблоко. В какой-то скудельный сосуд был насыпан коряного цвета песок, в корытце дымились горячие шкварки, отдельно стояла кандейка с ломтями мяса, разукрашенными болотной ягодой — журавикой, и наконец поддон с сукроями черного хлеба — и все… Вот те раз!

Музыкальный ящик затрясся, испустил могучий хрип и рванул что было силы:

Вей, ветерок, гони челнок,

Унеси меня в Курземе!

— Застольная, или тафельмузыка! — повысил голос старый, желая перекричать ящик. — Каждое брашно требует соответствующего стиля тафельмузыки, я никогда не ем без нее.

Трампедах торжественным движением руки взял Марлову миску, подошел к лоханке, схватил поварешку, помешал варево, налил два ковша и радостно просусыкал:

— Скаба путра, ай да скаба путра, м-м-мм!

Марлов потянулся за своей посудиной, но не тут-то было.

— Пардон! — воскликнул старец и отвел его руку. — То была лишь основа, так сказать, первоначальная субстанция, теперь последует главное!

С этими словами он погрузил жилистые пальцы в коряного цвета песок, сгреб полную горсть и бухнул в скабпутру.

— Теперь мешайте! Это камы. У древнегреческих богов была амброзия, а у Перкона, Потримпа и Пикола[6] — харч древних прусов и балтов — камы!

Кристофер Марлов, огорошенный, взял миску, нащупал рядом на столе деревянный черпак и — с именем бога, что еще ему оставалось! — шумно хлебнул.

Магистр тем временем готовил свою порцию и с улыбкой на устах следил за лицом гостя.

Мне хозяюшка сулила

Свою дочку мелею́.

— Но это… Это же вкусно! Черт подери, душисто и бодрит. — Деревянная хлебалка Марлова задвигалась accelerando, а затем и presto, после чего мисочка была опорожнена и длань юноши подняла сосуд: — Можно еще?

— Хе, хе, хе! — захихикал магистр. — Отчего же нет? Берите сами: на два ковша скабпутры горсть камов, больше не надо, не то получится каша. Ну, стало быть… За ваше здоровье, господин Марлов!

— Но почему в поваренной книге я не нашел этого рецепта? Нет, что ни говорите, устарела ваша «П.П.П.».

Лицо Трампедаха скривилось, словно ему наступили на ногу.

— Нельзя так рассуждать, молодой человек. Камы слишком локальная пища, дабы включать их в список интернациональных блюд. Сделай я такое, меня вполне можно было бы обвинить в шовинистических наклонностях (ведь это блюдо на своих сборищах ныне употребляют диевтуры, то есть современные идолопоклонники). Как говорится, «что годится для Пилтене, то не гоже для Смилтене», видите, я даже наловчился сочинять латышские пословицы. Одному лишь описанию основных элементов, из коих готовится сие кушанье, пришлось бы уделить несколько страниц комментариев. Как я втолкую, например, французу, что такое скабпутра? Le gruau aigre? Почему le gruau? Почему не gâchis? Может быть, le gruau fumier? Послушайте только, как рецепт камов звучал бы в переводе на другой язык, к примеру на английский: