— Сомневаюсь, чтобы в раю могло быть так скучно, — улыбнулся Алиев. Даже газет не дают. Совсем одичаю к исходу месяца.
— Когда вернешься в Ташкент, устроим для тебя лекцию: что случилось на белом свете за время твоего отсутствия.
— Ты надолго? — спросил Джахангир. — Может быть, сбежим на пару дней в горы? Я познакомился с чабанами. Можно будет пожить у них, если, конечно, они еще не спустились со стадом в долину.
— Нет, дорогой. Пробуду только до вечера. Ведь я у тебя проездом — меня ждут в Оше.
Разговор перешел на другие темы, и незаметно друзья вернулись к событиям, происшедшим в ночь лунного затмения, когда Шамсибек упал, сраженный рукой фанатика.
— Знаешь, Тулкун, у меня иногда болит голова в том месте, куда пришелся удар, — сказал Джахангир.
— Да и я, признаться, постоянно путаю свои воспоминания с воспоминаниями Шамсибека. Даже решил как-нибудь приготовить мазь, которую не удалось сделать ему. Может быть, она действительно будет обладать чудодейственными свойствами?
— Ну это ты зря. Понятно, что Шамсибек разделял заблуждения своего времени, — достаточно вспомнить, что он всерьез верил в целебные свойства жженых перьев. Но тебе-то должно быть ясно, что многие его представления были антинаучны.
— Может быть, здесь ты и прав — я не ученый и спорить с тобой не буду. Но скажи тогда, как быть с превращением меди в золото? Все научные авторитеты в один голос заявляют, что эта затея с сухой кровью какая-то чепуха… Но ведь юноша не стал бы лгать султану, мы-то с тобой знаем, насколько он был честен…
— К сожалению, ударом был поврежден именно тот участок мозга, который ведает трудовыми навыками человека, — это, так сказать, «технологический отдел». Потому-то мы и не смогли узнать многое из секретов ученого. А в разговоре с султаном, в котором «принимали участие» и мы с тобой, он, по сути дела, не открыл никаких подробностей. Я подозреваю, что Шамсибеку каким-то образом удавалось изменять атомный вес меди. Хотя это не под силу и современной науке. Остается предположить, что где-то в Булакбаши у него было нечто вроде термоядерного реактора… Надо провести серьезные раскопки.
— Но техника того времени — и… реактор?!
— Согласен. Но я просто не нахожу других объяснений всему этому… Может быть, дед Шамсибека был наследником тайных знаний халдеев?
— Выходит, наш эксперимент принес мало пользы науке?
— Ты, я вижу, подразумеваешь под наукой только химию, физику или медицину. Но ты забыл об истории. Ведь мы знаем теперь, что Улугбеку за много лет до Коперника была известна схема движения планет вокруг Солнца. Однако султан не мог открыть своих знаний в эпоху, когда кругом царил дикий религиозный фанатизм. Со смертью Улугбека мусульманская реакция погасила светильники знания, зажженные просвещенным правителем. Мы знаем о той нетерпимости к занятиям наукой, которая создавалась такими духовными вождями, как Ходжа Ахрор. Ведь султан пал жертвой фанатиков на следующий год после Шамсибека… Слабые всходы просвещения были затоптаны, и одним из немногих свидетельств происшедшего оказались современные фалаки. Но это можно было понять лишь из названия — за много веков вышивка фалака претерпела такие изменения, что мы ни за что не узнали бы в сегодняшнем узоре из цветов модель солнечной системы, некогда украшавшую обсерваторию Улугбека.
— Ты прав, — согласился писатель.
— А кроме того, не забывай, Тулкун, что в нашем научном отчете немало такого, что не вошло в твой дневник путешествия во времени…
