Факторские курсанты — Дети войны - [3]

С раннего утра встал на очередь в поликлинике, за день успел пройти двух врачей, остался всего один. Сам поставил в медицинской карте последнюю запись: «Здоров. Годен». Совесть не мучила, беспокоила только мысль: поверит ли секретарша моим закорючкам? Секретарша равнодушно взяла медицинскую карту и подшила ее к личному делу:

— Сейчас отпечатаю приказ, поставлю вас на довольствие! Завтракать будете уже в нашей столовой!

Мелькнула шальная мысль: надо было в первый же день расписаться за всех врачей и не мучиться, не переживать! Окрыленный успехом, прибежал в общежитие. К моему удивлению, комендант обрадовался не меньше меня. Даже голос, похоже, стал не таким визгливым:

— Завтра с утра на работу! Будешь помогать печнику, поднимать кирпичи да глину на чердак!

Печник, по-видимому, принял меня за учащегося ФЗО, которого послали и на подмогу, и на практику:

— Первое дело — раствор! — поучал он. — При хорошем растворе ни одна печь не обрушится, веками будет стоять!

Работая, он распевал одну и ту же песенку:

— Стежки-дорожки, трава-мурава…

Тембр голоса у него был приятен слуху, мне захотелось, чтобы он спел песенку до конца. И я, по наивности, спросил певуна:

— Ну а дальше-то как?

Печник расправил черные с проседью усы и простодушно признался:

— Сам не знаю! Как пою эти строки — у меня все ладится. А если начну петь другую песню — все идет вкривь и вкось!

— Значит, эта песня Ваш талисман?

— Выходит, что так! — печник вытащил из кармана комбинезона часы, посмотрел и спохватился:

— Заработались мы сегодня! Тебе на ужин пора. Осталось две трубы починить. Завтра до обеда управимся!

Но работать с печником мне больше не пришлось — вернулись мои будущие однокурсники из колхоза. Из крытого тентом грузовика вылезло десятка три грязных, оборванных, в разношерстной одежде юнца и направились прямо в общежитие.

— Не пущу! Не пущу! — заверещал комендант, растопырив руки, как чучело на огороде, прикрыв собой входные двери. Толпа грязных и злых ребят остановилась и загалдела:

— Что такое? Почему? Куда нам идти? Что за шуточки, товарищ комендант?

— В кубриках порядок наведен! Чистота стерильная! Сменено постельное белье! А вас сейчас отвезут всех в баню, подстригут на лысо, под Котовского, в парилке попаритесь! Выдадут нательное белье, рабочее обмундирование, обувь. Приедете сюда чистенькие, аки агнцы! А то, небось, у вас насекомых полно! Гражданскую рвань сожгут в котельной! Ясно?

Все давно усвоили, что с комендантом спорить бесполезно. За ним — сила. Устав, администрация. К тому же он прав.

Сразу же, в бане, две женщины-парикмахера взялись обрабатывать тридцать грязных, косматых голов: черных, русых, рыжих, белокурых. Они не были дома два месяца — вступительные экзамены, медкомиссия, работа в колхозе. Большинство привыкло к тому, что за их внешностью следила мама или бабушка. У каждого на голове целая копна, только цвета разного.

— Как будто отару овец стригли! — хохочет младшая из парикмахерш, — Целый мешок шерсти настригли!

— Не шерсти, а волос! — поправила старшая, — Ты смотри, будь осторожней, не натряси на себя насекомых! У некоторых я сама видела, когда стригла!

Форменного обмундирования еще не подвезли, а всю старую рваную одежду увезли сжигать в котельную. Все с гиканьем, смехом, шуточками расхватали оцинкованные тазики. Любители острых ощущений заняли полки в парной.

— Ребята! Командир говорит, что форму привезли, но только двух размеров, — сообщает кто-то из осведомленных, — Так что самым маленьким придется засучивать рукава и штанины на брюках!

Услышав новость, за обмундированием выстраивается очередь. Самые маленькие ростом просят пропустить их без очереди:

— А если нам достанутся самые большие размеры?

— Большие, средние… Вам хоть те, хоть другие, все равно ушивать придется!

После стрижки наголо, бани и одинаковой формы, вчерашние знакомые с трудом узнают друг друга. В казарму шли уже строем и, как все новобранцы, часто путали ногу. Несмотря на позднее время, у входа встречал комендант, визгливо и насмешливо восклицая:

— Все как один — под Котовского! Совсем как в тюряге!

Последние слова, как нам показалось, прозвучали с ностальгией и умилением. Ничего не поделаешь, знать, хорошая память осталась у коменданта о местах «не столь отдаленных», как и черный юмор.

Полуденное сентябрьское солнце уже не жгло, как в летнюю пору, но грело наши спины весьма ощутимо. У здания общежития мореходки на Юросе, больше похожего на барак или казарму, в шеренгу по два выстроилась группа курсантов судомеханического отделения нового набора. Воспитатель, средних лет мужчина, в морском казенном кителе и фуражке с кокардой, добивался ровного по росту ранжира в строю. Поменял местами нескольких человек, прищурил один глаз, как будто прицелился:

— Запомните каждый свое место в строю! В таком порядке будете строится всегда! А сейчас несколько назначений по вашей группе. Старшиной группы назначен курсант Пылинский! Курсант Пылинский, выйти из строя!

Из строя выходит Миша Пылинский и без команды делает поворот «кругом», становясь лицом к строю. Воспитатель пыжится, чтобы показать свою значимость, и продолжает: