Факторизация человечности - [18]
И тут его осенило. В пятнадцать лет это было словно тонна кирпичей.
Конечно, это касается не только этой зебры. Это касается всех зебр — а также газелей Томсона, и антилоп гну, и жирафов.
И не только в Африке.
Это касается всех животных во всём мире, на которых охотятся хищники.
Животные не умирают от старости. Не угасают спокойно, прожив долгую, полную радостей жизнь. Не умирают своей смертью.
Нет.
Их разрывают на части, отгрызают конечности, они истекают кровью, обычно будучи ещё в сознании, чувствуя и воспринимая происходящее.
Смерть — это практически всегда ужасный, жуткий акт. Дедушка Кайла умер год назад. Кайл никогда по-настоящему не задумывался о том, как сам состарится, но внезапно поток новых слов, которые он слышал от родителей в связи с болезнью деда, захлестнул его.
Сердечная недостаточность.
Остеопороз.
Рак простаты.
Катаракта.
Старческая немочь.
На протяжении всей истории человечества большинство людей также умирали страшной смертью. Люди обычно не доживали до преклонного возраста; эволюция, которая, как его учили в школе, отрегулировала столь многое в человеческой физиологии, попросту не имела возможности повлиять на эти проблемы, поскольку почти никто в предыдущих поколениях не жил достаточно долго, чтобы испытать их на себе.
Зебра, выпотрошенная львом.
Крыса, проглоченная целиком змеёй.
Парализованное насекомое, чувствующее, как его ест живьём изнутри отложенная в его тело личинка.
Все они осознают, что с ними происходит.
Все они мучаются.
Никакой быстрой смерти.
Никакой лёгкой смерти.
Кайл отложил дистанционку в сторону; его желание поймать на экране момент с гологрудой африканкой внезапно прошло. Он отправился в постель, но несколько часов не мог заснуть.
С того вечера каждый раз, как он пытался думать о Боге, он обнаруживал, что вместо этого думает о зебре, заливающей водопой своей кровью.
И до сих пор, как он ни пытался, он не смог подавить это воспоминание.
Хизер всё ещё не могла заснуть. Она поднялась с дивана, залезла в шкаф в спальне и вытащила оттуда старый фотоальбом; последний десяток лет они делали лишь цифровые фотографии, но бо́льшая часть их ранних воспоминаний хранилась в отпечатанном виде.
Она снова устроилась на диване, поджав под себя ногу. Она открыла альбом и разложила его у себя на коленях.
Эти фото были сделаны около пятнадцати лет назад — в начале века. Их старый дом на Мертон-стрит. Боже, как она скучает по нему.
Она перевернула страницу. Фотографии были под ацетатной плёнкой и удерживались на месте клейкой поверхностью страницы.
Вечеринка на пятый день рождения Бекки — последний, который они праздновали в доме на Мертон-стрит. Шарики, прилипшие к стенам под действием статического электричества. Подруги Бекки Жасмин и Брэнди — какие сложные имена для таких маленьких девочек! — играют в «прилепи ослику хвост».
Ну конечно, это был праздник, на котором Дорин, сестра Хизер, так и не появилась — и Бекки не на шутку огорчилась, что её тётя не смогла приехать. Хизер до сих пор на неё злилась; она всё время суетилась насчёт дней рождения её детей, пекла пирожные, выбирала подарки и всё такое. Но Дорин была слишком занята и всегда норовила смыться, потому что у неё наклёвывалось перспективное предложение…
Она снова перевернула страницу и…
Ну и дела.
Фотографии с той же вечеринки.
И на них Дорин. Она всё-таки приехала.
Хизер отодрала ацетатную плёнку; отлепляясь от клеящего слоя, она издавала чмокающий звук. Потом она взяла фотографию и прочитала написанное её рукой на обратной стороне: «Бекки, 5-й день рож.». И чтобы рассеять последние сомнения, там стоял оттиск печатной машины с датой на два дня позже Ребеккиного дня рождения.
Она полтора десятка лет злилась на Дорин за тот день. Дорин, должно быть, сначала сказала, что не придёт, но в последнюю минуту всё-таки появилась. Хизер запомнила первую часть, но совершенно забыла вторую.
Но осталось фото: Дорин, присевшая на корточки рядом с Бекки.
Фотографии не лгут.
Хизер выдохнула.
Память — несовершенный процесс. Конечно, фотографии напомнили ей, как всё было. Но они также рассказали ей то, чего она никогда не знала или полностью забыла.
И всё же, сколько кассет плёнки она отщёлкала за свою жизнь? Наверное, пару сотен — что означало, что по фотоальбомам и коробкам из-под обуви разбросано сейчас несколько тысяч картинок её жизни. Конечно, было ещё и любительское видео, и цифровые фото, хранящиеся на диске компьютера.
И были дневники, и копии старых писем.
И сувениры, напоминающие о делах давно минувших дней.
Но и только. Всё остальное не хранится нигде, кроме её подверженного ошибкам мозга.
Она закрыла альбом. Слово «Воспоминания» было золотыми буквами оттиснуто на его бежевой виниловой обложке, но золото уже начало осыпаться.
Она посмотрела через комнату в сторону коридора.
Её компьютер был там; компьютер Кайла, когда он ещё жил здесь, стоял в подвале.
Они практиковали меры безопасности данных. Каждое утро, уходя на работу, она уносила в кошельке карту памяти, содержащую вчерашний бэкап оптического диска Кайла; сам диск обладал практически стопроцентной надёжностью, но независимое хранилище данных было единственной реальной мерой защиты на случай пожара или похищения. Точно так же Кайл всегда брал с собой на работу карту с бэкапом компьютера Хизер.
