— Может согреть, а можно и сгореть, — Тишь не обиделся и продолжил объяснять. — Она слепая, вообще-то. Сделает инвалидом и оставит ни с чем — в лучшем случае. А можно ведь и ума лишиться. Бывает, неосторожный чейсер так втрескается, что и осколков не собрать. Хуже, если другая разновидность попадется — любовь к Родине. Тогда всё, — махнул рукой рассказчик, — можно сразу могилку рыть: как начнет человек с родной землей целоваться — не оторвешь! Так и подыхает от ностальгии: березок-то вокруг нет.
— Как говорят у нас в Припяти, не рой другому ямку — пусть сам копает, — поддержала Танька.
— У вас?! — вспыхнула ревностью Мелл и крепче обняла талию любимой.
— Выражение такое. Заразное очень, сама скоро так начнешь высказываться, — процедила сквозь зубы Танька. — А здесь все аномалии такие? Или есть и обратного действия? — поинтересовалась, чтобы разрядить обстановку.
— Разные бывают, не только чувственные или, там, эмоциональные, — задумался Тишь. — На севере есть аномалия безразличия: она плачет, а всем пофиг. Там уже огромный ледник собрался, соленый. А всем по барабану. Представляете?! Здесь разговариваем — жалко её. А приблизился — до лампочки.
— Ничего себе, совсем как у людей, — вслух рассуждала Мелл.
— А ты думала! Это же фантазия, нарочно не придумаешь, — отозвалась синеглазая.
— Это вы о чем? О! Вот и вторая! Только подальше отъедем, боюсь я её, — оружейник покосился на пустоту, сияющую простотой.
— А она кто? — в один голос заинтересовались девчонки.
— Наивность. Сама-то безобидная, но если заденет, еще часа два ходишь и всему веришь. Гипнотизирует, как выпуск новостей, точно говорю. Неприятное чувство, — скривился толкователь аномалий.
* * *
К лагерю подъехали уже вечером, когда из всех щелей вокзала тянуло пряным ароматом жарящегося на огне мяса. Мармеладку и Барбариску путешественницы отпустили на охоту, а сами, взвалив на плечи не пригодившиеся пока рюкзаки, собрались в укрытие.
— Погодите, нужно придумать отмазку, как мы за такой срок обернулись и к проходу — подружку встретить, и к людоедам — за доком, — заволновался Тишь.
— Ой, не напрягайся! Собаки галопом неслись, все в мыле, бедняги. Не видишь, разве? — Танька вложила удобные воспоминания в голову парня.
Они забрали с собой седла и вошли в зал ожидания.
Ужин готовился сам. Насаженный на вертел зомби исполинского енота свободной рукой вращал себя над огнем. Зеленый, периодически поглядывая на лежащую рядом Танькину гитару, извлекал из струн вялую мелодию. Остальные чейсеры, лениво споря с администратором, пытались восстановить в мозгах нормальное мировосприятие. Рассевшиеся на мешках, уставшие и разобщенные, они никак не могли поверить в происходящее.
— Мы еще и с первой не разобрались, сам посуди, Старый, — говорил один.
— Вот, вот! Детский сад какой-то! Ты их опекаешь, Тишь, а зря, — поддерживал другой.
— Думаешь, если специалист классный, тебя уже и на дуэль нельзя вызвать? — вмешался еще один.
— Вызовешь — отвечу. Я тебе всё говорить не буду, если умный — так поймешь, — искренность редко посещала оружейника. — Они в помощи не нуждаются, но и нам не враги. Только связываться с ними не советую…
— А лошади?!
— Они собаки, — исправил молчаливый бармен. — Если траву им не давать — свободно по зоне можно перемещаться.
— Допустим, хотя этих тварей лучше пристрелить…
— Эй! Нормально вращай, не так быстро! — глядя на ужин, осадил ретивого зомби кто-то из чейсеров.
— Без доктора теперь как? Почему не забрали с собой? Мы бы его отпоили…
— Да брось! — махнул рукой Старый. — Твоей настойкой только мутантов травить!
— Не нужен нам такой док, поверь, — снова не поленился объяснить Тишь. — Не спеши, нового найдем. Как говорят у нас в Припяти, курочка по зернышку клюёт — да мяском закусывает.
Зеленый как раз перешел к куплету о двух пришедших за ним ангелах[17], когда мимо ошалевших чейсеров прошелестели розовыми тапочками две, одетые только в одинаковые черные футболки, девочки. Пушистые полотенца на плечах никак не вписывались в здешние обшарпанные стены.
— Занято! — всё, чем удостоили они публику на пути в душевую.
— Ну, вот как это терпеть? — глядя им вслед, резюмировал первый. — У меня уже руки чешутся!
— А ты чаще мойся! — рассмеялся кто-то.
— Не, вы как хотите, а мочалок этих нужно спровадить обратно. Иначе засмеют нас…
— Я так думаю, они сами скоро уйдут, — проговорил Тишь.
— А жаль! — перешел на родной язык Зеленый. — Поёт хорошо, — от смущения он склонил голову ближе к струнам.
* * *
Утро встретило Таньку и Мелл не только хорошим настроением. Невыспавшийся Тишь, в ответ на приветливые улыбки, буркнул «добрутро» и продолжил колдовать над спиртовкой, разогревая воду для чая.
— У нас шоколад есть, давай его разведем? — примирительно попросила Танька. — В порошке, знаешь? — из-за её спины Мелл уже протягивала коробку с лакомством.
— Постеснялись бы! — лохматыми чувствами отозвался оружейник.
— А чего случилось? — откровенно не поняла синеглазая.
— Вы что в мешке своем вчера вытворяли, а? Да я через полчаса сбежал к Старому, под прилавком спал!
— Да мы ничего… Ой-ёй… — начала было Мелл, но осеклась. Даря друг другу нежность, они с Танькой действительно сильно увлеклись и не заглушили звуки и собственные разговоры для окружающих.
