Факелоносцы - [54]

— Теперь это не имеет значения. Его уже нет в живых. Он погиб на охоте тому уж девять дней. Раянид передала мне это через вестника, который приходил вчера к Амбросию.

— Очень сожалею, — вновь сказал Аквила. Больше он не нашелся что добавить.

Он знал, что она пристально смотрит на него, будто для нее не существует темноты.

— Сомневаюсь, так ли это, — наконец проговорила она. — Сомневаюсь, способен ли ты вообще сожалеть о чем-нибудь или радоваться…

— Когда-то мог, — сказал он резко и беспомощно махнул рукой. — Через два дня мы выступаем в поход против саксов, и, может быть, ты скоро освободишься от меня. А сейчас идем обратно в дом, пока не разразилась гроза.

Она слегка отступила назад:

— Ну, так кто тебе мешает, иди и спи в тепле на сухих шкурах. А я люблю грозу, я ведь тебе уже сказала. Это моя буря, и мне с ней лучше, чем с тобой.

Порывы ветра становились все более затяжными, и ветки терновника вытягивались как плети и струились по воздуху. Белая вспышка молнии на мгновение осветила Нэсс — она прижалась к скале, и ее распущенные волосы взлетали над головой. Она казалась неразделенной частичкой этой бури, и он просто не знал, как справиться с Нэсс, особенно сейчас, когда злость ушла. Но он должен справиться, в нем росла решимость не поддаваться ей, однако к решимости примешивалось и более доброе чувство — не мог же он бросить ее здесь под проливным дождем и хлещущим ветром. Он наклонился к ней и схватил за запястье.

— Пошли, Нэсс, — сказал он. Притянув ее к себе, он сжал ей другое запястье, совсем не уверенный, что она не всадит ему в спину его же собственный кинжал, стоит только отпустить ее.

Она стала отчаянно вырываться, но это продолжалось какие-то мгновения, а потом она вдруг обмякла, будто у нее кончились силы. Она устало приникла к нему, и, будь на ее месте Раянид, он подумал бы, что она плачет, тихо плачет от горя и отчаяния. Но Нэсс — в этом он не сомневался — не умела плакать. Первые глухие раскаты грома уже грохотали в горах.

— Пошли, Нэсс, — повторил он. Он отпустил одну ее руку и, все еще крепко сжимая вторую, двинулся к крутому подъему — с тяжелым мучительным вздохом Нэсс последовала за ним.

Однако ощущения, что он одержал победу, у него не было.

14 Честь первой крови

Перед ним уходила в гору главная улица Дуробрив — в лучах предвечернего солнца она была совершенно пустынна. Людей в городе за последние годы сильно поубавилось, и он постепенно приходил в упадок, как это случилось с большинством городов вблизи сакских земель, а сейчас, перед угрозой вторжения, его покинули и те немногие жители, которые еще тут оставались. Леденящее душу безлюдье заставило Аквилу неожиданно вспомнить Рутупии в ночь, когда последние Орлы улетели из Британии. В Дуробривах теперь не осталось ничего живого, кроме полудикой желтой кошки, сидящей на стене; тишина была такая глубокая, что даже тень пролетевшей чайки, мазнувшая по булыжникам, показалась событием.

Это все Аквила видел перед собой. А позади него и горстки смельчаков, стоявших у въезда на мост с городской стороны, стучали топоры, трещали бревна, раздавались хриплые громкие команды — звуки лихорадочной деятельности, усилий, направленных на то, чтобы успеть вовремя. Вовремя… Аквила бросил взгляд через плечо поглядеть, как идет разборка моста. Люди толпились на длинном деревянном настиле — остатки горожан и кельтские воины трудились бок о бок. Он видел блеск топоров в вечернем свете — они поднимались и опускались, сокрушая дерево. Катигерн, второй по старшинству из Молодых Лисов, стоя в центре, руководил работами, и вечернее солнце превращало в полыхающее пламя его рыжую голову. Неистовый закат горел за низкими лесистыми полями, окрашивая леса, болота, илистые отмели своим звенящим золотом и воспламеняя воду.

Бросив беглый взгляд на картину у себя за спиной, Аквила подумал — это даже хорошо, что сражение начнется, когда за ними будет закат.

Дорога за их спиной на сакском берегу, как и все вокруг, окрашенная золотом, постепенно поднималась по уступу холма к вершине и пропадала в горящей дали. Аквила представлял, как она уходит все дальше и дальше, в Дэву, Кановий, к древней крепости в горах Арфона…

В Дэве к ним присоединились три брата, три Молодых Лиса. Там же, зная, что Хенгест будет сразу же оповещен, едва они выступят в поход, и что главная задача нынче — не упустить времени, Амбросий разделил свое войско на две половины: быстроногую конницу и конных лучников он направил прямо на варваров, а сам с более медлительной пехотой двинулся на юг к Глеву и дальше через бывшие владения своего отца, подбирая на марше ждущие его там отряды. Это было последнее, что они слышали об Амбросии, и в ближайшие дни вряд ли могли услышать что-нибудь новое. А пока им предстояло удерживать реку.

Саксы, которые и сами уже снялись с места, прослышали (ибо в дикой местности вести летят быстрее, чем лошадь на полном скаку) о том, что британская конница топчет копытами дорогу Легионов из Дэвы, и в неисчислимом множестве устремились к реке с тем, чтобы опередить и уничтожить британскую кавалерию еще до того, как основная армия придет ей на подмогу. Через реку Дуробривы, прорезающую холмы своей широкой долиной, было всего две переправы: в устье реки и там, где почти непроходимый Андеридский лес преграждал доступ равно врагам и друзьям. Как часто Аквила видел путь этой реки, нарисованный обожженной палочкой возле очага в Динас Ффараон… Но тут мысли его вернулись к утреннему Совету, наспех созванному под прикрытием зарослей орешника. К ним в лагерь, загнав краденую лошадь, примчался небольшого роста смуглый лесной житель и сообщил, что саксы близко.