Факелоносцы - [56]

Кто-то крикнул ему: «Назад! Ради Христа, назад! Мост падает!» Это заставило Аквилу вернуться в реальный мир, осознать, что он здесь не просто ради того, чтобы убивать саксов, что главная цель — сдержать их натиск и выиграть время. Он отступил назад, сделав длинный шаг, потом еще два, за ним отступили и остальные — те немногие, что остались в живых; пряча подбородки за щитами, они безжалостно рубили Морских Волков. Мост у него под ногами заходил ходуном, качаясь над водой при каждом движении, пока они пятились все дальше и дальше. Затем мост закачался еще сильнее… Аквила услышал голос, перекрикивающий беспорядочный шум битвы, голос, скомандовавший его товарищам прекратить бой, но даже не понял, что это был его собственный голос. Все опустили клинки и отскочили назад; раздался жалобный скрип, потом треск раскалывающегося дерева, и какое-то мгновение, которое показалось Аквиле вечностью, он стоял один, один перед катящейся на него волной саксов. И вдруг он ясно ощутил: за его спиной бездна, огромный провал, пустота; и тут горы, река, рваное темнеющее небо зашатались и накренились на один бок, описав гигантское полукружие, — Аквила с победным криком отпрянул и полетел вниз.

Падающая балка ударила его в висок, задев старую рану, в голове разорвался сноп света, рассыпав сверкающие острые осколки. Он чувствовал, что вокруг все с грохотом валится, рушится, но холодная вода оглушила его, поглотила и сомкнулась над головой… А затем наступила тьма, но тьма какая-то ненастоящая, скорее, какая-то мутная завеса, так и не скрывшая от него до конца мир.

Наконец завеса приподнялась, и, словно сквозь туман, он различил, что лежит на боку на траве, что его только что вырвало, и при этом из него выплеснулось чуть ли не полреки. Он подумал о том, что, наверное, сюда доходят морские приливы, так как во рту все еще сохранялся привкус соли. Он перекатился на живот и слегка приподнялся на руках; чуть погодя, он сообразил, что пора открыть глаза. Он уставился на свои руки в луже ослепительно золотого света — пальцы одной руки упирались в грубый дерн речного берега, а другой сжимали рукоять меча, с которым, вероятно, он так и не расставался. В до боли ярком сиянии он отчетливо видел каждую былинку, и ему показалась чудом крошечная с желтой полоской раковина улитки, живущая своей особой жизнью и отбрасывающая точно такую же законченную и совершенную тень, как и она сама.

— Вот так-то лучше, — услыхал он над собой голос Брихана.

Аквила с огромным усилием подтянул под себя ногу, и Брихан помог ему встать на колени. Вокруг все неприятно поплыло в свете факела, который кто-то держал над ним. В голове была тупая боль, и он испугался, что его снова вырвет. Но вот постепенно окружающий мир стал обретать привычный вид. Сгустились сумерки, но они были полны движения. Горели факелы, мимо сновали люди, лошади. В собирающейся тьме проскакала группа всадников. Он смутно различил, что там, впереди, черные линии моста торчат над бледным пятном воды; неровные, перекошенные — они кончались зазубринами обломанных балок, и за ними ничего нет. И еще он увидел, что на дальнем берегу пляшет огонь. Это означало, что варвары подожгли Дуробривы.

— Сколько наших… осталось? — спросил он хриплым голосом. Он положил руку на плечо Брихана, чтобы удержаться и не упасть. С Брихана тоже стекала вода, и в мозгу Аквилы мелькнула смутная догадка, что это Брихан вытащил его из реки.

— Пятеро. Ты и я, Струан, Амгерит и Оуэн. Но Амгерита можно и не считать. Его забрали в рыбачью хижину с остальными ранеными. Одно утешение: с саксами мы хорошо разделались — в бою покромсали да еще многих снесло, когда рухнул мост.

— Пятеро или шестеро из десяти, — сказал Аквила. — Что ж, пожалуй, не слишком большая цена за мост. — Он впервые осознал, что кто-то третий стоит возле и слушает. Подняв голову, он увидел самого Катигерна. По-прежнему опираясь на плечо Брихана, пошатываясь, Аквила поднялся на ноги. — Первая кровь наша! — сказал он.

Катигерн кивнул:

— Да, первая кровь наша. Это была доблестная битва, мой друг… Ты можешь ехать верхом?

— Могу, — сказал Аквила.

— Тогда поторопись. Мы держим путь на переправу. — Мелькнул плащ, и Катигерн исчез.

Кто-то принес Аквиле сухой плащ и накинул поверх насквозь промокшей туники, кто-то подвел Инганиад. Кобыла радостно заржала, почуяв его запах. Он застонал от боли, взбираясь в седло. Лошади все же немного отдохнули, лошади, но не люди.

Когда впоследствии Аквила размышлял обо всем этом, он уже знал, что за короткую весеннюю ночь их отряд прошел вдоль берега вверх по реке, до рассвета достиг переправы и британского лагеря, а потом, отдохнув, снова вступил в бой, так как саксы, лишившись Дуробривского моста, ринулись вглубь, в обход, чтобы атаковать переправу. Это была первая в течение последующей длительной борьбы битва за Британию, и в конце дня она принесла британцам победу, — битва, которую будут помнить еще долгое время после того, как забудется история падения Дуробривского моста. Но тогда для Аквилы все происходило точно во сне: он что-то смутно различал сквозь тупую боль в голове, все кругом колебалось, будто пестрая занавеска на ветру.