Факелоносцы - [53]

Кожаный фартук, прикрывающий вход, был откинут, а на полу лежал свежий папоротник, еле теплилась сальная свеча, и отсвет от нее поблескивал на резном сундуке, где хранилась одежда Нэсс и его одежда. Все для него было приготовлено, но следов Нэсс — никаких.

Он постоял в раздумье, держась о косяк двери и пригнув голову под низкой притолокой. Он едва держался на ногах от усталости и в другой раз побыстрее стянул бы через голову портупею, рухнул бы на груду папоротника, служившего им постелью, и тут же заснул. Но сегодня, может, потому, что пал Рим и погиб Феликс и Валария до сих пор мучит стыд, пустая хижина показалась ему ужасно одинокой. Внутри саднило и была ноющая потребность, чтобы кто-то живой заметил, что он пришел домой, даже если б и не обрадовался ему. Это его испугало, потому что он знал: только пока тебе никто не нужен, ты в безопасности и тебе невозможно причинить боль. Тем не менее он загасил свечу и отправился на поиски Нэсс.

Он догадывался, где ее можно найти, — скорее всего, она в небольшой ложбинке, в расщелине, поросшей по краям кустарником, где он когда-то застал Арта с его псом, — они выслеживали ужа. А недавно он застал там Нэсс, и она ему сказала: «Это хорошее место. Оно глядит на юг. Когда я закрываю глаза и горы исчезают, я вижу, как цветут яблони в отцовском саду».

Стало совсем темно, хотя плоские облака, скопившиеся над перевалом, который вел к побережью, все еще отливали медно-розовым. В воздухе не было свежести, он прилипал к лицу, как теплый шелк, а звезды окутаны волокнами грозовых туч. Надвигается буря, подумал Аквила. Обогнув гору под нижним бастионом, он нырнул в извилистую расщелину между скалами. Тонкий серебристый всплеск под папоротниками прозвучал неестественно громко в ночной тишине, до него донесся слабый медовый запах терновника. Осторожно спускаясь, он все время поглядывал вниз и неожиданно различил неясное бледное пятно — словно пена на темной воде там, где цветущие ветки терновника склонились друг к другу над маленькой выбоиной в скале, и вдруг увидел еще одно бледное пятно и разглядел расплывчатые очертания лица, повернутого к нему.

— Нэсс? Что ты тут делаешь? — крикнул он, застыв неподвижно. — Сейчас будет гроза.

— Я люблю грозу, — ответила спокойно Нэсс.

— И поэтому пришла сюда ее дожидаться, вместо того чтобы быть в пиршественном зале?

Он не видел ее лица, видел только совсем бледное пятно на фоне более прозрачного цветущего терна, но он услыхал в ее голосе привычный для его слуха вызов.

— А почему я должна быть в зале? Я не ясновидица, чтобы знать, когда мой повелитель вернется домой.

— Но ты уже знала об этом прежде, чем прийти сюда, правда? Ты ведь мне все приготовила в доме.

— Тогда на что ты жалуешься? Тебя что, никто не накормил?

— Женщина принесла мне холодного мяса и лепешку и подливала мне вино в чашу, — сказал он со сдержанной злостью. Он разозлился, сам не понимая почему. — А когда я поглядел на нее, оказалось, что это Корделла, жена Сенфирта, а вовсе не ты.

— Удивляюсь, что ты заметил разницу.

Встав на одно колено, Аквила склонился еще ниже к ней. Он решил отплатить ей той же монетой.

— Это объясняется просто, — сказал он. — Корделла улыбалась мне, вот я и подумал, что это не можешь быть ты.

Нэсс вскочила, точно разъяренная горная кошка.

— А почему я должна тебе улыбаться? От радости, что ты увез меня из отцовского дома?

— Ты же знаешь, почему я взял тебя в жены, — сказал он, помолчав.

— Да, ты говорил мне. Чтобы укрепить связь между твоим народом и моим. — Она задыхалась от ярости, в темноте неясно проступило искаженное злобой лицо, поднятое к нему. — Я же знаю, что я тебе была не нужна, впрочем, как и ты мне. Нам обоим это все навязали. И дело не в том, что ты взял меня в жены, а в том, как ты это сделал. — Она расхохоталась резким издевательским смехом так, что ему захотелось ударить ее.

И словно этот дикий смех вызвал в природе какие-то стихийные силы, словно существовало родство между ней и надвигающейся бурей, по лощине со вздохом пронесся затяжной пронизывающий ветер, пропитанный запахом грозы и тонким медовым ароматом цветущего терновника, и тут же, осветив темную громаду гор, блеснула молния.

— И когда ты смеялся над Раянид, опять же дело в том, как ты смеялся. Всегда главное не в том, что ты делаешь, а как ты это делаешь. Ты забрал меня от отцовского очага, будто взял собаку, да нет, даже не собаку. Я видела, как ты теребил уши Кабаля и чесал его внизу под мордой. Скорее, как сундук или горшок для варки, который для тебя не представляет никакой ценности. Ты никогда не думал о том, что я могла бы в одну прекрасную ночь пырнуть тебя твоим же кинжалом и скрыться в темноте? Тебе ни разу не пришло в голову, что я могла кого-то любить из своего племени, а он, может быть, любил меня?

Наступило долгое молчание, заполненное беспокойным шелестом крепчающего ветра. Злость Аквилы медленно испарялась, уступая место невероятной усталости.

— А что, был такой человек, Нэсс?

В ней тоже угас огонь, и голос звучал тихо, безжизненно.

— Да, был, — ответила она.

— Я очень сожалею, — сказал напряженно и неловко Аквила.