Факел - [109]

Заломив руки, она зашептала:

— А что, если я помогу богам покарать Буто? Что тогда? Простят ли они то, что совершила я?

Гиппократ молчал. Олимпия шагнула к нему, не отрывая неподвижного взгляда от его лица.

— Тимон знает, что сделала его жена? — спросила она наконец. — Тимон знает, кто такой Буто и что он сделал? Ведь это Тимона я люблю…

На лице Гиппократа мелькнуло выражение недоверия.

— Да, да, — сказала Олимпия. — Женщины любят по-разному, но ты не поймешь. Раньше я не знала, как сильно его люблю, а теперь знаю. А что я сделала с ним и с моим бедным Клеомедом? — Она злобно посмотрела на Гиппократа. — Он знает? Тимон знает?

После некоторого колебания Гиппократ ответил:

— Нет… Мне кажется, Тимон не знает.

— Гиппократ! — воскликнула Олимпия. Ее лицо изменилось, оно снова стало волевым, во взгляде появилась сосредоточенность.

— Гиппократ, — повторила она, — обещай сохранить мою тайну и теперь, и после моей смерти. Ты не можешь спасти меня от богов, но ты можешь сделать другое: ты ведь врач — ты сохранишь мою тайну? Ты оградишь Тимона, не дашь ему узнать, что я сделала? Обещай мне, Гиппократ.

Он знал, что не солжет ей, и в этих умоляющих неподвижных глазах он увидел ее и другой, настоящей. Она была тигрицей, которая рычала, гналась за добычей и была побеждена. Но, кроме того, она была женщиной — женщиной, пораженной таким горем, что у нее не было сил плакать.

И наконец он ответил:

— Обещаю.

Олимпия не поблагодарила его — ее мысли были заняты только ею самой и ее близкими. Она просто кивнула головой и сказала:

— Боги знают все, и я должна понести кару. Но Тимон ничего не узнает, раз ты обещал, а Клеомед умер, как герой, и люди будут восхвалять моего бедного мальчика. И никто не узнает, кто был его отцом, никто не догадается, что светильник зажгла я.

Она повернулась к зеркалу и начала расчесывать волосы. Гиппократ вышел из ее комнаты и направился к входной двери. Тимон ждал его на террасе, внимательно вглядываясь в кипарисовую рощу. Он стоял, опираясь на древко зажатого в руке копья. Заметив удивление на лице Гиппократа, он объяснил:

— У меня такое чувство, что нам не избежать встречи с Буто. Он настолько глуп, что, пожалуй, явится сюда. Юношей я на играх неплохо метал копье. Если придется, — добавил он, расправляя пухлые плечи, — то и сейчас я еще сумею убить с порядочного расстояния. Мне Буто сразу не понравился.

Гиппократ молча ждал, что последует дальше.

— Ты когда-нибудь слышал, — спросил Тимон, — про Клеомеда, кулачного бойца, который на Олимпийских играх умышленно убил своего противника?

— Да, — ответил Гиппократ, — а почему ты меня об этом спрашиваешь?

— Да так просто — Буто немножко на него похож. Этого Клеомеда я видел всего один раз. Он был родом с того же островка, что и Олимпия, — он ей родственник.

Тимон поднял копье над головой и примерился, а потом снова оперся на него.

— Скажи, что с моей женой? — спросил он.

Гиппократ печально покачал головой.

— Она говорит, что слышит голоса. Обычно это считается признаком безумия, но я еще не уверен. Ее следует кормить ячменной кашей через короткие промежутки. Но больше пока ничего сказать нельзя — надо ждать. Пожалуй, Пенелопе следует ночевать в другом месте, с тем чтобы утром она возвращалась домой. Так будет лучше для них обеих.

Тимон кивнул.

— Клеомед погиб, Олимпия сошла с ума, Пенелопе грозит опасность! Я боюсь, Гиппократ, что все эти несчастья объясняются одной зловещей причиной. — Повернувшись, Тимон указал в сторону рощи. — Она скрыта вон там, в этом темном лесу. Мы прокляты… Ради любимой женщины мужчины делают иногда глупости. У моей жены была одна странность — она всегда чего-то боялась. Она говорила, что ее пугают деревья вокруг террасы, — и я велел их срубить.

Высоко над их головами раздался звенящий вздох — это ветер шуршал верхушками деревьев, но их шелест напоминал прерывистый голос. Затем наступила тишина, нарушаемая только журчанием ручейка, который, выбиваясь в саду из земли, стремительно бежал по камням к морю.

Наконец Тимон прервал молчание:

— Я человек действия, Гиппократ, и у меня есть план. Завтра сюда придут жрец Аполлона и жрец Асклепия. Я хочу, чтобы пришел и ты. Я тогда все и объясню. Я пришлю вестника сказать тебе, когда ты должен прийти.

Гиппократ покраснел. Он смерил Тимона взглядом, а потом, повернувшись, сказал:

— Мне пора идти в Галасарну.

Тимон почувствовал, что Гиппократ обижен, и бросился за ним.

— Погоди, Гиппократ! Ты ведь придешь, правда?

Гиппократ, который уже начал спускаться в сад, остановился.

— Зачем мне приходить?

Тимон подбежал к нему.

— Я хочу заплатить тебе. Я щедро заплачу тебе за каждый твой приход сюда. Я дам тебе…

— Замолчи, — сурово перебил его Гиппократ. — Конечно, ты мне заплатишь — ровно столько, сколько положено платить за посещение больных, не больше и не меньше. Однако врач приходит ради больного, а не ради того, кто ему платит. Такова разница между медициной и торговлей, но многие этого не понимают. Ты муж этой женщины, и поэтому ты можешь пригласить, меня лечить ее. По той же причине ты имеешь право отказаться от моих услуг и позвать к ней другого врача. Это твое право, независимо от того, будешь ли ты мне платить. Однако, пока ты этого не сделал, я буду поступать так, как нахожу нужным, и приходить, когда сочту полезным. Ты не можешь купить права распоряжаться мной.