Фадеев - [91]

— А как с доставкой на вокзал? — не унимается поэт.

— Это ваша забота…

— Ну что ж, я, пожалуй, договорюсь с дворником, у него есть тележка…

Писатель Владимир Лидин одет в военную форму, в петлицах знаки различия интенданта 1-го ранга, подтянут. Провожает семью, отбывающую в Ташкент. Он на Южном фронте. Прошел с войсками от Черновиц через Первомайск — Кривой Рог — Запорожье до Мелитополя. Полон драматических впечатлений.

— Останусь жив — после войны напишу…

Рвется обратно на фронт: «За эти два дня в Москве нервы напряглись больше, чем за три месяца на фронте!»

Поздно ночью в парткоме снова появился Фадеев. Бесконечные разговоры с писателями, звонки по телефону.

«Достоинства его как организатора-руководителя, совершенно не думающего о себе самом, особенно ярко проявились в дни Отечественной войны, — считает Мариэтта Сергеевна Шагинян. — Как сумел он молниеносно мобилизовать нас! Каждый слышал от него призыв помочь Родине — выступлением, статьей — работой в оборонных организациях. Мы, тыловики, работали в помощь фронту. Наши речи звучали в тогдашнем метро, в затихших кинозалах — до и после сеансов, по радио. Мы писали во фронтовые газеты, в городской печати. Статьи писателей вырезали и хранили в вещевых мешках советские солдаты. Наизусть повторялись рождавшиеся дружным соавторством Маршака и Кукрыниксов ядовитые стихи и карикатуры на Гитлера, острые, блестящие статьи в большой прессе Эренбурга, Алексея Толстого и многих, многих других. Фадеев не только сумел вовлечь нас в огромную работу на оборону, он каждого из нас не выпускал из виду, воодушевлял, поддерживал, его близость чувствовали эвакуированные для работы в тылу писатели, посланные на Урал, в Сибирь, куда перебрасывались крупнейшие оборонные предприятия, где открыла свою работу Академия наук.

Мы агитировали, подбадривали, описывали, печатали очерки об огромной работе тыла на оборону. И мы, тыловые писатели, получали военные ордена. Каким счастьем и какой великой честью было, например, для Анны Караваевой и для меня получение через «Правду» в 1943 году военных орденов Красной Звезды… Во всем этом было участие и руководство нашего профессионального и партийного руководителя Саши Фадеева. Я лично благодарна ему даже за участие в спасении моей жизни, когда, посланная в командировку в Новосибирск, я захворала тяжким воспалением легких. Не было тогда в больнице ни нужных лекарств, ни нужного питания — я вряд ли выжила бы, если б Фадеев не телеграфировал новосибирским организациям: «Вылечить во что бы то ни стало». И вылечили-таки общими усилиями!»

Драматург Александра Яковлевна Бруштейн писала из Новосибирска:

«Время грозное, я — старая, — может, больше мы с Вами не увидимся никогда. Так уж пусть в этих последних строках моего письма я буду старшая, и я скажу Вам строгое слово. Александр Александрович Фадеев! Пишите книги! Зачем это нужно и не ужасно ли, что Вы занимаетесь писателями, которые того не напишут, что можете написать Вы, — и не имеете времени и возможности писать? Если бы Вы видели так, как вижу я, какую огромную, широчайшую популярность имеют Ваши книги хотя бы только среди школьников, — Вы даже не представляете этого себе, наверное! Писателей — много, — таких, как Вы, всего два-три человека. Когда мы с Вами встречались за переделкинскими обедами и ужинами, — я всегда слушала и думала: кто еще так знает, понимает и любит литературу, как он?»

Перед самой войной две книги романа «Последний из удэге» (четыре части) вышли массовым тиражом в двух номерах «Роман-газеты». А что дальше? Его захлестывает общественная деятельность, работа в Союзе писателей. Он надеялся, верил, хотел сделать в этой сфере своей жизни как можно больше хорошего — он очень любил советскую литературу, знал ее огромные возможности, верил в то, что их можно развить, поддержать, уберечь, надеялся, что сумеет это сделать. И действительно, он много сделал, не жалея себя, своего времени, своих сил.

Но когда тоска по своей главной работе становилась невыносимой, и все начинало валиться из рук, превращалось во что-то скучное, неинтересное, суетное, и какой-то незначительный случай вызывал раздражение, Фадеев обращался к И. В. Сталину письменно или при встречах, просил творческий отпуск, убеждая партийного вождя, что его талант принадлежит не только ему, Фадееву, но и народу, а потому обидно и горько, что он не оправдывает высокого доверия жизни и природы.

Его просьбу удовлетворяли. Со скрипом, с неохотой, прежде всего потому, что хотя и был расхожим лозунг «незаменимых нет», но вот замены Фадееву-руководителю Сталин не видел. В том драма Фадеева-писателя, с годами усиливавшаяся.

Творческий отпуск в сороковом и весной сорок первого года Фадеев провел на даче в Переделкине. Он вновь достал и развернул все папки, тетради, записные книжки — все, что было связано с «Последним из удэге», с радостью встретился с любимыми героями, и работа пошла сразу свободно, весело, легко, как никогда. Он с ходу написал начало пятой книги романа, те несколько глав, которые теперь известны: детство, юность и любовь одного из героев, удэгейского юноши Масенды. На этих блистательных по сжатости и выразительности страницах явственно предчувствуется конец «внеисторического» существования удэгейцев и увлекательное будущее Масенды, человека двадцатого века, который неизбежно примет участие в его великих событиях.