Фадеев - [61]

Как-то, придя к своему товарищу, писателю Владимиру Германовичу Лидину, и проведя у него почти целый день, Фадеев вдруг сказал восхищенно:

— А все-таки никто лучше Пушкина не сумел передать нарастающей душевной тревоги. Ты только послушай, как это звучит:

Все тот же сон! возможно ль? в третий раз!

Проклятый сон!.. А все перед лампадой

Старик сидит да пишет — и дремотой,

Знать, во всю ночь он не смыкал очей… —

и Фадеев прочел наизусть несколько страниц из «Бориса Годунова», весь диалог между Григорием и Пименом, тут же добавив, что и у Алексея Константиновича Толстого тоже хорошо передано нарастание душевной тревоги. И за «Борисом Годуновым» последовал «Царь Борис» Алексея Толстого, целый монолог, который, нисколько не затрудняясь и не напрягая памяти, прочитал Фадеев.

Владимир Германович сказал тогда, что Фадеев, видимо, пишет историческую пьесу и поэтому начитался исторических драм. Александр Александрович засмеялся совершенно по-детски — заразительно, непосредственно:

— Нет, исторических пьес я не пишу и не собираюсь писать. Хочешь, могу почитать и из Блока?

И тут же начал читать поэму «Возмездие»…

В 1948 году в своей «Записной книжке» он делает замечания к книге Н. М. Пржевальского «Путешествие в Уссурийский край». Запись от 18 апреля начинается цитатой из Пржевальского, передающего настроения первопроходцев Уссурийского края: «Что там? (имеются в виду родные места, оставленные в Центральной России. — И. Ж.). Земли мало, теснота, а здесь, видишь, какой простор, живи где хочешь, паши где знаешь, лесу тоже вдоволь, рыбы и всякого зверя множество; чего же еще надо? А даст бог пообживемся, поправимся, всего будет вдоволь, так мы и здесь Россию сделаем…» (выделено А. Фадеевым).

А дальше идет фадеевский комментарий: «Я воспринимаю это не в корыстном мещанском смысле: «где хорошо, там и — отечество»,а в очень русском благородном смысле, в каком Лев Толстой говорил о русском народе, как о «силе завладевательной», то есть способной распространяться в необозримую ширь, с полным уважением к другим нациям, с необычайной верой в возможность преодоления любых невзгод и лишений и верой в мощь свою, своего труда, когда везде, где бы ни появился русский человек, можно сделать Россию, ту родину, которую русский человек всюду приносит с собой».

Именно таким и предстает русский народ в романе «Последний из удэге», раскрывая свои судьбы по-новому в новые времена, приумножая достоинство своей нации.

До поры до времени критические оценки Фадеева мало волновали. Его ждет впереди поражение? А он не боится рисковать, так как знает, что, «…если обязательна рассчитывать на поражение, нельзя одержать победу, нельзя овладеть крепостями. Сам я думаю, что я в силах написать то, что я задумал, — без этого нельзя работать».

Творческая смелость — в крови Фадеева-художника. Согласно писательской воле начинают звучать все регистры его таланта: материал, метод, объем — все в полном и неожиданном соответствии. Да, работает он медленно, с большим трудом. Но и с жаром, с душой.

Вот что писал А. Фадеев Александру Серафимовичу, тогдашнему редактору журнала «Октябрь». Письмо написано, очевидно, в декабре 1928 года.

«Дорогой Александр Серафимович! Не сердитесь на меня за «Последний из удэге». Дело в том, что начало романа (около листа) никуда не годится, его нужно переделывать. Если принять во внимание, что я переделывал это начало уже буквально 30-й раз, то Вам станет ясно, что я переделать его не могу, пока начало это не остынет и не вырисуется передо мной конец романа. А между тем из предполагаемых 20 листов я имею 9 написанных, из коих только 5 готово к печати, включая плохое начало. Если бы оно было хорошо, я, понятно, управился бы, печатая в месяц по 2 листа, пропустить первую часть (в размере 8 листов) по апрель месяц включительно. Печатать плохое начало не могу. Мне и стыдно публиковать плохое… тем более, что роман-то в целом пока что очень удался. При том такой нажим со всех сторон: «Когда кончишь?», «Когда начнешь печатать?» и т. п., что нужно поражаться железной выдержке в смысле самой тщательной работы.

1. Если я сумею выправить к 15 декабря начало, обязательно начнем с января.

2. Если нет, но Вам обязательно требуется что-либо из романа в первый же номер, то я могу дать отрывок (без начала в 4 листа).

3. Если можно как-либо обождать, то с февраля или с марта я мог бы начать по-человечески и пропустить целиком одну или даже 2 (по 12 листов) части…»

По своему названию произведение Фадеева перекликалось с «Последним из могикан» Фенимора Купера. Но только по названию. Американский писатель видел избавление от всех бед в естественных, не отягощенных эгоизмом буржуазной цивилизации, отношениях человека и природы. Он считал, что только среди природы человек обретает свободу и покой.

Последний из могикан Ункас погибает под натиском цивилизованных народов. А сын Сарла, последний из племени удэге, будет — по замыслу Фадеева — «расти под счастливой звездой».

Племя удэге оставалось одиноким в постоянной борьбе за свою жизнь. Время, как темная скала, стало на пути, приглушив всякую надежду на избавление. Один только миг, краткий, как блеск молнии, и эта народность исчезла бы с карты земли. В удэгейце Сарле чувствуется что-то гордое и сильное. Устойчивость древности. Но он уже и человек XX века. Ему дано изведать тяжкий шахтерский труд, и в его голове охотника и воина зреют необычные мысли о хлебных полях в таежном краю. Он слышит и понимает, куда движется время.