Фадеев - [62]

С апреля 1929 года начала выходить «Литературная газета». Одна из ее интригующих рубрик «Переписка писателей». Судя по всему, редакция предполагала сделать ее живой, дискуссионной, доверяя начать диалог Виктору Борисовичу Шкловскому — неутомимому, острому, мобильному полемисту. По своим взглядам он близок литературной группе Владимира Владимировича Маяковского. Влюбленный в Толстого не менее глубоко, чем Фадеев, Шкловский в то время доказывал свою любовь к великому писателю как-то «зигзагами», «кувырком». Он до конца убежден в том, что учиться у Толстого нельзя, что в области формы Толстой — «погасшая звезда». Тот, кто думает иначе, не может считаться новатором. Метать стрелы в «староверство» романной формы Фадеева ему доставляет истинное удовольствие.

Итак, первый номер «Литературной газеты» от 22 апреля 1929 года. На открытие второй полосы под рубрикой «Переписка писателей» письмо: «Виктор Шкловский — Александру Фадееву».

Из письма:

«Я думаю, что лично вы сейчас делаете ошибку. У вас не выйдет (мы об этом говорили в поезде) роман «Последний из удэге». Он не должен выйти. Несмотря на частичный успех «Разгрома», повести, к сожалению, цитатной. У Купера было окончание — семейство переселенцев, наконец, устраивалось.

Кого вы устроите?

Это форма кольцевого сюжета, форма законченной вещи и частный случай этой формы — она не годна, ее можно донашивать, но ее не стоит делать».

Заканчивая свой монолог, Шкловский советует:

«Во имя своих возможностей не правьте по свету потухших звезд».

Ответ Фадеева публикуется в следующем номере. Этот ответ явно разочаровывает Шкловского: его, адресат отказывается вести дискуссию, полагая совершенно справедливо, что лучшим доказательством правоты писателя будут не теоретические споры, а сам роман.

Из письма Александра Фадеева — Виктору Шкловскому:

«Тов. Шкловский!

К сожалению, я не имею возможности ответить вам сейчас но существу вопросов, затронутых вами в письме ко мне. Прошу извинить меня. Вопрос о том, «выйдет или не выйдет у меня роман «Последний из удэге», решается в настоящее время практически. Я очень занят этим. Физически невозможно сейчас переключаться на иной — «теоретический» — лад…

С товарищеским приветом,

29 апреля 1929 г. А. Фадеев».

Спорить не о чем.

«Литературная газета» публикует дружеский шарж «Переписка А. Фадеева — В. Шкловского в изображении Кукрыниксов». Фадеев изображен в скупых одеждах удэгейского охотника. Сидит прямо, по-восточному, поджав под себя босые ноги, а его атакует со всех сторон напористое, головастое племя людей с пиками-перьями — обличьем и энергией похожее на Шкловского. Фадеев улыбается с мудростью древнего смелого человека.

Весной 1928 года советские писатели и читатели переживали радостные дни. После нескольких лет пребывания за границей в Москву из Италии приехал А. М. Горький.

Вечером 7 июня 1928 года Горький присутствовал на собрании Федерации советских писателей. Здесь были А. Серафимович, А. Толстой, Ю. Либединский, М. Кольцов, А. Караваева и другие. Александр Фадеев приветствовал гостя. В президиуме Фадеев сидит рядом с Горьким.

Это был памятный день в истории советской литературы. Анна Караваева так вспоминает о встрече писателей с Горьким: «Помню миг торжественно-взволнованного молчания, когда высокая фигура Горького появилась в глубине эстрады в нашем невысоком зале заседаний по улице Воровского… Едва Горький приблизился к столу, накрытому красной бархатной скатертью, за которым стоя встретили его члены президиума собрания, как переполненный зал словно содрогнулся от грома рукоплесканий. Горький поклонился всем и сделал рукой знак, как бы показывая, что благодарит, тронут встречей, но давайте, мол, товарищи, приступим к делу!..

Пока Горький говорил, Фадеев смотрел на него неотрывно, словно впитывая в себя каждое слово и всецело отдаваясь новым, не испытанным ранее впечатлениям — видеть, слышать великого писателя, живого классика…

Когда собрание уже начало расходиться, я спросила Фадеева: «Ну! Как?» Он ответил тихо, что «сегодняшний вечер, конечно, никто не забудет».

Прошумела многомесячная теоретическая дискуссия в РАПП о так называемых двух художественных направлениях, «двух струях», условно говоря, «фадеевской» и «панферовской». Как всегда, спор велся прямолинейно, резко, по принципу: или Фадеев или Панферов. Никаких середин. Надо ли говорить, что само это противопоставление было надуманным, ненужным и вылилось в обычную перепалку, в которой не нашлось места для объективных оценок творчества этих писателей.

Стиль Фадеева не был пассивно-созерцательным, в чем пытались убедить общественное мнение критики из «панферовской группы», а прямому, эффектному, внешне активному стилю Ф. И. Панферова порой недоставало подлинной языковой культуры, психологической убедительности, напряженного драматизма, столь характерных для романа «Последний из удэге».

На одном из пленумов РАПП в сентябре 1931 года Фадеев без труда доказал, что спор велся вхолостую и без всякой пользы, потому как реальная литературная практика движется в стилевом многообразии, и свести сложный процесс к двум течениям значило бы обеднить бурную творческую жизнь: «Нет, «струй» этих много, — говорил Фадеев, — и многообразие их совершенно закономерно». Он звал к широте концепций, к творческой требовательности, к большому искусству. Панферова он обезоружил искренним признанием: «Я люблю группироваться с теми людьми, которые пишут иначе, чем я»; «Было бы скучно и бесполезно находиться в одном объединении с теми, кто пишет, как я. Я бы от них ничего поучительного для себя не приобрел».