Фадеев - [18]

«Я статьи не видал, — ответил запиской Ленин, — но, полагаясь на Каменева (что вредного он не рекомендовал бы), подаю голос за то, чтобы печатать завтра». И предложил: статью опубликовать, как статью частных литераторов, а не как должностных лиц, сделав при этом оговорку, что статья дискуссионная.

На это Крестинский написал Ленину:

«Сталин считает стратегически невыгодным, чтобы канву для неизбежной дискуссии дали не мы; поэтому он за то, чтобы этой статьи не печатать без предварительного просмотра ее нами».

Судя по тому, что на этом же заседании Политбюро было вынесено решение, что статья П. Сорокина и М. Рогова может быть напечатана, Ленин не согласился с мнением Крестинского и Сталина.

В этой статье, появившейся на следующий день в «Правде», называвшейся «Разверстка или налог», П. Сорокин и М. Рогов, подвергнув критике систему разверстки, указывали на необходимость «найти такие формы, при которых наша продовольственная работа в деревне не убивала бы в производителе желание увеличить и развить свое производство». Такой формой они считали налоговую систему на все виды продовольствия, сырья и фуража.

Коммунист Д. И. Гразкин. который побывал в Вологодской губернии, прислал М. И. Калинину и Н. Н. Крестинскому большое письмо. В нем он рассказывал о тяжелом положении сельского хозяйства и предлагал установить «процентную норму» взимания продуктов. Крестинский передал это письмо Ленину, и дня через два Ленин пригласил Д. И. Гразкппа к себе.

— Вы в письме предлагаете заранее установить норму взимания продуктов с крестьянского хозяйства, — сказал Ленин. — А куда крестьяне будут девать излишки? Продавать? Значит, нужна торговля?

Четвертого февраля Ленин выступил на Московской широкой конференции металлистов, созванной для обсуждения продовольственного положения, вопросов об отношении рабочего класса к крестьянству, о роли профсоюзов в производстве, о тарифах и т. д.

Конференция заседала в Колонном зале Дома союзов. Присутствовало на пей около тысячи делегатов. Заседала эта конференция три дня — и все эти три дня бурлила, кипела, клокотала, металась, заходилась в крике, слушала только тех, кто раздраженно и гневно бичевал недостатки Советской власти, требовала всех поравнять, всех накормить, удовлетворить нужды города, но не трогать при этом деревню, хлеб дать, но хлеб не отбирать.

В отчете, опубликованном в «Правде», говорилось, что в первый день работы конференции (2 февраля) «раздражение» ее участников «доходило до потерн самообладания, до резких выходок против ораторов, выявлявших коммунистические настроения», случались даже «юдофобские выходки». Не верила конференция никому — ни правлению профсоюза, ни избранному ею же самою президиуму, ни результатам голосований, ни даже себе самой — и несколько раз прерывала заседания, чтоб делегаты занялись взаимной проверкой мандатов. А после заключительного слова основного докладчика по вопросу продовольствия и снабжения, представителя Наркомпрода А. Я. Вышинского конференция заявила, что выслушанные доклады ее не удовлетворяют и она требует, чтобы перед ней выступил Ленин.

Владимир Ильич появился в зале заседания во время речи рабочего Левашова, обличавшего действия посевных комитетов. Воспаленность и раздражение конференции к этому времени достигли высшей точки.

Стенограмма речи Ленина не велась, до нас дошла лишь краткая протокольная запись.

— Я извиняюсь, что не могу участвовать в работе конференции, — начал он, — а только изложу свой взгляд.

И участники конференции, услышав эти слова, стали с напряженным вниманием слушать Ленина.

Он не сулил рабочим никаких благ в сколько-нибудь близком будущем, он прямо говорил: «Мы не обещали легкую власть… Мы не обещаем молочных рек…» Совершенно откровенно он признавал: «Никто так не страдал, как рабочий… Рабочий класс за три года обессилел, а для крестьян настала самая тяжелая весна».

Сила Ленина, как и всегда, была в том, что оп говорил людям правду. II пока он говорил, настроение конференции менялось буквально на глазах. А закончил он под дружные аплодисменты и пение «Интернационала».

Конференция приняла резолюцию, в которой одобряла политику Советского правительства. По отношению к крестьянству она признала необходимым перейти от разверстки к налогу.

Среди писем, полученных Лениным в эти месяцы, было письмо старого питерского рабочего Василия Николаевича Каюрова, работавшего тогда в Сибири.

Рассказав Ленину о положении в сибирской деревне, Каюров спрашивал:

«Почему нельзя применить тот метод (как бы временно), к которому с колыбели привыкло крестьянство и который психологически воспринимается им как наиболее законный и справедливый, а именно: установление определенного налога с десятины, обязательно заранее декретированного?.. Этот метод мог бы дать самые положительные результаты и почти безболезненно».

Вслушиваясь во все эти голоса, советуясь с этими людьми, вникая в их мысли, обобщая их и переосмысливая, Ленин по только сделал вывод о необходимости крутого поворота экономической политики, но все более ясно видел, какой именно поворот и каким именно образом надо произвести.