Фадеев - [126]

В апреле 1956 года, незадолго до смерти, Фадеев попросил своего секретаря В. О. Зарахани принести на просмотр папки с депутатской почтой.

Десять лет писатель был народным депутатом в Верховном Совете СССР от оренбургской земли — Сорочинского избирательного округа. В первые январские дни 1946 года имя Александра Фадеева как кандидата в депутаты Совета Союза по Сорочинскому избирательному округу было названо на предвыборных собраниях многих коллективов. «Благодарю за честь», — телеграфировал писатель, давая согласие баллотироваться.

Листая папки с почтой, видел, что ни одно письмо не осталось без внимания, ни одно. Возле каждого пометки: «меры приняты», «помощь оказана», «исполнено». Или телеграммы от избирателей со словами благодарности. Нет, здесь он тоже работал на совесть.

«Министру просвещения РСФСР тов. Калашникову А. Г.

Дорогой Алексей Георгиевич!

Очень прошу Вас, в порядке исключения, дать указание о посылке педагогическому коллективу Ратчинской средней школы некоторой методической литературы и отдельных классических произведений по программе 8— 10 классов средней школы.

Школа эта находится в Шарлыкском районе Чкаловской области, очень отдаленном от железной дороги, — они всегда испытывают огромный недостаток в пособиях.

Буду Вам очень благодарен… апрель 1947 г.».

* * *

«Не откажите известить меня о принятых Вами мерах… Январь 1948 г.».

* * *

«Ректору пединститута.

Уважаемый товарищ Иваницкий!

Нельзя ли сделать исключение для студентки первого курса химико-биологического факультета А. Г. Ягодинцевой и разрешить ей проживать в Вашем общежитии… Просьба моя вызвана тем, что трудно подыскать в Чкалове комнату или угол, особенно поблизости к институту. И в то же время ее отец, проживающий в г. Сорочинске, страдает затяжной болезнью и не может помочь ей организационно и материально…

Март 1948 г.».

* * *

«Облздравотделу.

Прошу Вас вызвать в г. Чкалов Нехорошева П. Е. для обследования состояния его глаз опытными специалистами. Средства, необходимые для поездки и для сопровождения Нехорошева, мною высланы на его имя…

Если это лечение нельзя провести за государственный счет, я окажу Нехорошеву денежную помощь… Апрель 1948 г.».

* * *

«К. П. Алехину.

Ознакомившись с материалами дела, не считаю возможным поддержать Вашу просьбу, поскольку считаю решения судебных инстанций правильными.

Возвращаю Ваши документы. Сентябрь 1948 г.».

* * *

«…Пересылаю Вам письмо одного бойца по поводу тяжелого положения его семьи, проживающей в селе Землянке. Очень прошу Вас выяснить, в чем семья нуждается, и оказать ей помощь через районные организации или через колхоз…»

«…Я думаю, что райисполком обладает достаточной властью, чтобы обеспечить себя квартирами не за счет медицинских работников…»

Видно, что чужие боли и радости воспринимались как личные. А число этих болей и радостей измерялось в тысячах лиц. Он чувствовал и нес людское множество в себе.

Назовем это развитой общественной совестью, которая и побудила его со всей страстью и одержимостью стать одним из активных борцов за мир.

Перелистаем несколько страничек записной книжки Фадеева конца 1950-го — начала 1951 годов, озаглавленной «Женева — Берлин — Москва». В ней множество фамилий, упоминания о встречах, беседах, о делах, которые предстоит сделать. Этих дел было, как говорится, по горло! Названо несколько фамилий и тут же пометка: «Это кто просится в СССР». Приведен довольно длинный список имен: «Кого выдвигают на премию мира». А рядом записи «для памяти»: такого-то «связать… с нашими эллинистами. Выслать последние издания», такому-то «послать «Вопросы философии», литературу по Востоку (теоретическую)», таких-то «пригласить в СССР». Предстоит новая большая работа, о которой напоминают лаконичные строки: «О созыве Международной конференции деятелей литературы и искусства (или науки) в СССР, а экономической в одной из стран Западной Европы», «Конференция в Праге 20 января», «Конференция мира в Германии, в Руре, 27–30 января», «Всемирный Совет Мира 21–24 февраля».

Разъединенное человечество может биться одним большим сердцем, одним дыханием — борьбой за мир. Какой-то нелецый шаг — и атомная война, как смерч, пронесется над землей.

Не в воображении фантастов — мрачных прогнозеров будущего, а наяву земля покрывалась дымом уничтожения. Нависла угроза над жизнью цивилизации. Иногда она виделась ему башней чудовищного танка, ищущего цели для выстрела.

Движение выступило как народное, когда сотни миллионов человек на земном шаре подписывали Стокгольмское воззвание — могучий призыв к миру, кстати, любимое детище Фадеева. Он с особой нежностью вспоминал тот малый листок бумаги — всего несколько строк, написанных от руки, который он вез в кармане пиджака, предложил с трибуны в Стокгольме весной 1950 года, и уже там оно, как клятва, прозвучало на многих, а вскоре, наверное, вообще на всех языках земли.

Писать зарубежные очерки Фадееву не удавалось, но иногда он рассказывал о наиболее интересных встречах. Один такой рассказ Фадеева о Бернарде Шоу записал публицист Осип Сергеевич Резник, которому удалось, как он пишет, запомнить каждое фадеевское слово и даже характерную интонацию Фадеева-рассказчика. Так Фадеев и Симонов подарили Шоу свои книги, и он, приняв их, тут же поставил на одну из незаполненных полок. «Увидев наше смущение, — вспоминал Фадеев, — Шоу сказал, что это знак большого уважения к нам и нашей литературе, что ему шлют свои книги писатели всего мира, он, конечно, не в силах их уже прочитать и лишь редкие из них он ставит на полку». По словам Фадеева, кто-то из них спросил: «А что же вы делаете с остальными?» И в ответ Шоу, любезно улыбаясь, подвел своих советских гостей к одному из полуоткрытых окон. Оказывается, окна кабинета Шоу выходили в закрытый внутренний дворик, выложенный плитами, со стеклянной крышей, сквозь которую туманный и солнечный день выглядели почти одинаково.