Фабий Байл. Прародитель - [13]

Посох Мучений был артефактом, выкованным в адском пламени, более древним, чем даже Урум. Когда-то он принадлежал демоническому принцу Ш’лакклаку. Байл лично забрал его из растворяющейся лапы так называемого Маркиза Увечий и позже переделал под себя, избавившись от излишней вычурности. Посох работал как усилитель: малейшее прикосновение погружало в невыносимую агонию даже самого крепкого противника.

На его взгляд, оружие было несколько примитивно, но оно оказалось весьма полезным, когда требовалось успокоить буйных объектов исследований или защититься от врагов. Кроме того, оно наполняло его силой, которой ему так недоставало. Неприятный симбиоз, но в текущих обстоятельствах необходимый. Чтобы видеть солнце каждый день и не терять будущее в настоящем, требовалось идти на компромиссы.

— Благодетель, — раздался тихий голос. Байл оглянулся и заметил неподалеку Игори, держащую в руках похожее на пистолет оружие в кобуре. Для нее было честью и удовольствием помогать ему с экипировкой — во всяком случае, она так утверждала. Как и Олеандр… как и все его создания, она отличалась невероятной амбициозностью. Но на что годился лишенный амбиций человек? Разве что на службу сервитором. Только амбициозные могли достичь совершенства, ибо только они хотели его найти.

Он повернулся к ней и поднял руки. Она с улыбкой подошла и повесила кобуру ему на пояс. Отведя в сторону плащ, она погладила его, и он едва сдержал смех. Она была умным созданием — и любознательным, хотя он не закладывал в нее пытливость. Непредвиденное свойство, но не отрицательное. По его опыту, нежданное не равнялось нежеланному. Он давно раздумывал, не передать ли часть знаний своим творениям на случай, если произойдет худшее. Дело должно продолжаться и после смерти основателя — несчастный случай ли его убьет или враги.

Когда Игори закончила, он достал игломет «Ксиклос» из кобуры. Его он тоже изобрел сам. У Фабия часто возникала потребность испытать новый химический состав в боевых условиях. Даже малейшая царапина от иглы могла свести с ума или убить, в зависимости от используемого вещества. Он прицелился в никуда, проверяя координацию между руками и зрением. Затем навел оружие на Олеандра, и тот вздрогнул, но не более.

Байл некоторое время разглядывал бывшего ученика поверх ствола, подмечая немногочисленные перемены, которые произошли в его внешности с их прошлой встречи. Глаза стали маслянисто-черными, клыки удлинились, а лохматые, давно не стриженные волосы отливали металлом. Он был похож на одичавшего ангела. В Оке Ужаса такие незначительные изменения были нормой; все, кто долго подвергался его необычному воздействию, словно бы начинали быстрее эволюционировать. Эволюция была непредсказуемой и нередко бесполезной — отчасти поэтому Байл старался подвергаться излучению как можно реже. Вместе с комплексом из лекарств, ментальных тренировок и исследовательской хирургии это помогало не обрастать лишними конечностями.

Опять кольнуло, на этот раз в груди, но он проигнорировал боль. Она была знаком, что тело работает, и беспокоиться он начнет, только когда она прекратится. Он бросил взгляд на контейнеры с амниотической жидкостью, занимавшие противоположную стену. В специально разработанных биомеханических утробах плавали смутные, но прекрасно знакомые силуэты.

Пока они спали в питательном растворе, но были готовы проснуться, как только потребуется. Как только он потребует. Подобные хранилища были разбросаны по всей галактике, и сторожили их верные слуги, чьи имена знал только он. В конце концов, его имя звучало на тысячах миров, и глупо было бы не использовать такую репутацию. Предусмотрительность была сторожевым псом гениальности.

Он не родился в теле, которое сейчас использовал; эта оболочка даже не была у него третьей или четвертой с тех пор, как он покинул Терру. И она не станет последней, если только исследования вдруг не увенчаются успехом в ближайшее время. Тело уже изнашивалось, скорость реакции несколько снизилась, незначительные повреждения заживали дольше обычного, а чувства притупились. Не говоря уж об опухолях, которые покрывали почти все жизненно важные органы, как балянусы, мешая их работе. Порой хирургеону с трудом удавалось поддерживать его на ногах.

Он не боялся смерти, мысль о ней скорее вызывала досаду. Все живое рано или поздно умирало — такова была природа биологического процесса. Без смерти не могло быть жизни, бессмертие же в лучшем случае было бесплодной затеей, а в худшем — проклятием. Самое большее, на что можно было надеяться, — это прожить как можно дольше.

— Пока моя работа не будет закончена, — тихо сказал он. Возможно, когда-то эти слова были молитвой, воззванием к некой высшей силе. Теперь они лишь сообщали о его намерении.

— Повелитель? — спросил Олеандр.

— Я ничего не говорил, — Байл убрал игольник в кобуру, — И не называй меня так.

Богов не существовало. Не существовало никаких высших сил. Ни перегонные кубы, ни безумие космических штормов не могли породить божественную силу, и не было ничего менее похожего на богов, чем явления, которые люди ими называли. Абсурдность человеческих идей порой его поражала.