Эйфория - [51]

Пока она говорила, я провел первую линию.

В ущерб другим. Мне казалось, что ее слова извлекли из меня это действие, но одновременно проведенная мною ось извлекала из нее слова. Я не мог разделить, где ее мысли, а где мои собственные. И по-прежнему меня преследовало ощущение тающего льда, чувство безотлагательной необходимости действовать. Я разделил линию поперечной чертой. Ровно так же, как на рисунке в моем сне.

Фен, каким-то образом уловив общую идею, ткнул пальцем в верхнюю часть страницы, сразу над вертикальной линией:

– Мумбаньо. – И тут же в нижнюю часть рисунка: – Анапа.

Мы нависали над листком бумаги, каждый со своим карандашом, мы перекрикивали друг друга и заполняли четыре поля, на которые указывали четыре стрелки этого компаса, названиями племен, а потом и стран. Если мы и останавливались в тот момент, подбирая и формулируя критерии, определяя направления, на которые указывает наш компас, я этого не запомнил. На моей памяти мы действовали инстинктивно, полностью соглашаясь, что американцы – северяне, как мумбаньо, а итальянцы отправляются на юг, к анапа. На западе разместились зуньи, а на востоке – добу и “дионисийские” североамериканские племена. Дорисовали юго-восток для байнинг и северо-восток для киона. Мы вылетели из комнаты за бумагой, пришлось добавить по листу с каждой из четырех сторон, мы прилепили их древесной живицей и продолжили наперегонки выкладывать свои идеи, склонившись голова к голове, путаясь руками, толкаясь, сопя и пачкаясь, как двухлетки. И я словно вернулся в Англию, в детство, к своим братьям, присоседился к какой-то их затее, и мы мастерим то ли скворечник, то ли декорации к очередной постановке Мартина.

Постепенно мы разработали определения для каждого направления нашего компаса. Культуры, к которым вел северный вектор, были агрессивны, властны, решительны, успешны, амбициозны, эгоистичны. Ид[39], бессознательное схемы, как сказала Нелл. В противоположность им южные культуры отзывчивы, заботливы, чутки и чувствительны, миролюбивы. На западе оказались аполлонические дельцы, для которых первоочередную ценность имеют неэмоциональная эффективность, работоспособность, прагматизм, экстравертность, в то время как на востоке обосновались духовные искатели-интроверты, сосредоточенные скорее на постановке философских вопросов, чем на поиске практических ответов.

Темперамент Фена не позволял ему просто погрузиться в процесс совместного мышления и раствориться в нем; некоторое время он действовал как партнер, но затем начал отталкивать нас, как будто ему не хватало воздуха. Когда Нелл попыталась внести в каждый из квадрантов юнгианские психологические типы, Фен сердито отшвырнул ее карандаш:

– Ты ничего в этом не понимаешь.

– Так объясни.

– Это гораздо более сложные структуры, чем данная схема. Существует шестнадцать комбинаций доминант.

Она раскрыла блокнот на чистой странице:

– Какие именно?

Но он не стал уточнять.

– Вы никуда не внесли там. – Я хотел разрядить обстановку.

– Валяй, – предложила ему Нелл.

Он помотал головой.

– Ну давай же, Фен.

Упущение было преднамеренным.

– Да какое значение имеет мое мнение? Считается же только твое.

– О чем ты?

– Я о том, – он стиснул карандаш в кулаке, – я о том, какую комедию мы тут ломаем, когда оба понимаем – люди узнают о там ровно то, что ты думаешь о там. – Он обернулся ко мне: – Она считает, что понимает мужчин там. Думает, они суетные, легкомысленные и болтливые, как западные женщины. Уверена, что обнаружила грандиозную смену гендерных ролей, но она ни минуты не провела среди мужчин. Она не строила дом и не выдалбливала каноэ с ними, как это делал я. Но ей насрать на мои записки.

– Нет у тебя никаких записок! То, что ты мне показывал, – да там кот наплакал.

– Восемнадцать страниц за день о кросс-гендерных линиях родства.

– Которые, как оказалось, основаны на ложных предпосылках. – Не поднимая глаз от своих записей, она старалась держать себя в руках. – Ты напишешь свою книгу, Фен. Напишешь то, что видел ты, и…

– И кто ее прочтет? Кто будет это читать, когда есть книга Нелл Стоун на ту же самую тему? – Он швырнул карандаш в другой конец комнаты. – Да один хрен я конченый неудачник, что так, что эдак. – И рухнул на стул.

– Ты точно конченый придурок, если не займешься работой, ради которой мы здесь. И я, твою мать, тоже. – Нелл припечатала карандаш к столу и резко придвинула его Фену. – Ты внесешь мужчин там, а я – женщин.

И ждала, чтобы он начал первым. Последовала пауза, неловкая молчаливая пауза, но в итоге он поднялся и внес мужчин там в агрессивный, но артистичный северо-восточный сектор. А она разместила женщин там на северо-западе.

За этим последовал очередной цикл систематизации, когда мы разделяли мужчин и женщин, обнаружив, что мужской этос обычно представляет собой культуру в целом, в то время как женщины создают баланс внутри культуры.

– Нечто вроде встроенного термостата, – предположила Нелл.

Фен пытался возражать, все еще дулся, но был так же поглощен идеей, как и мы. Мы разговаривали о женщинах, которых знали, о том, как они противостоят агрессивным западным мужским нормам. Шли часы. Перед самым рассветом в небе загрохотало, и мы выскочили посмотреть, не пришел ли настоящий дождь, но нет. Было жарко и душно, и мы решили, что будет полегче, если искупаться перед сном.