Ex ungue leonem. Детские рассказы Л. Толстого и поэтика выразительности - [11]
«Он увидел сына на мачте и тотчас же прицелился в сына и закричал: – В воду!» (П).
Как видно из примеров, в ряде случаев вынужденность, нерассудочность выражается в том, что субъект Спасительной Акции действует бессознательно:
• таковы дети в ДГ и КМР;
• в А и Пспаситель, являясь родственником жертвы, находится в состоянии аффекта.
Этот эмоциональный, нерассудочный характер действий спасителя оба раза КОНКРЕТИЗИРОВАН и в виде особого жеста:
• в А артиллерист падает на палубу и закрывает глаза рукой (налицо СОВМ отчаянного жеста с ‘занятием нижнего положения’);
• в П отец «вдруг закричал, как будто его что-то душило, и убежал к себе в каюту, чтоб никто не видал, как он плачет».
При этом в обоих случаях проявление аффекта происходит уже после Спасительной Акции:
• артиллерист сначала стреляет и лишь затем падает;
• капитан плачет, когда сын уже спасен.
Таким образом подчеркивается молниеносность, опережающая сознание (герой действует, еще не успев осознать и пережить).
С рассматриваемым комплексом нерассудочности связано, в частности, характерное различие между Спасительной Акцией у Толстого и Конан Дойла.
Действия Шерлока Холмса полностью рассудочны (это ученый), не продиктованы необходимостью, т. е. невынужденны (парадоксальность его решения является результатом его установки на оригинальность, а усугубление им опасности – результатом сознательного гамбита, рассчитанного на артистический эффект), и носят характер не заинтересованного участия в судьбе близкого человека, а, напротив, холодного профессионального обслуживания клиента.
4) Тематические элементы ‘действия на уровне сил природы’ и ‘методами самой природы’ проявляются в основном в трех планах.
Во-первых, это действия, по интенсивности, силе и скорости соразмерные с той природной опасностью, от которой надо спасаться. Отказное подчеркивание этого достигается с помощью Неадекватной Деятельности, которая оказывается в упомянутых отношениях не на уровне опасности. Прямая же КОНКР данного элемента состоит, например, в том, что,
• спасая котенка, мальчик бежит еще быстрее, чем собаки (К);
• артиллерист пускает в ход пушечное ядро, опережающее акулу (А);
• капитан принуждает мальчика к прыжку, угрожая ему опасностью не меньшей, чем опасность падения, а мальчик падает с мачты, «точно пушечное ядро» (соизмеримое, как мы видели, с природными явлениями (П))15.
Во-вторых, соизмеримость с природой состоит в том, что герой обнаруживает в себе душевные силы для героического поступка (4б').
Наконец, часто сам внешний рисунок совершаемого действия имитирует те или иные природные явления (4б'''):
• девочка, собирая грибы, прижимается к земле под проходящим поездом (ДГ);
• мальчик в грозу падает на землю (КМР) – точно так же, как сгибается до земли камыш под ветром в басне «Камыш и маслина»;
• человек, притворяющийся мертвым при виде медведя (ДТ), действует так же, как некоторые представители животного мира (пауки, черепаха, богомол).
3.2. Мирная Жизнь
Этот блок играет роль ОТК к последующей Катастрофе и одновременно КОНКР темы ‘подлинность простых, естественных ценностей’ – здоровья, еды, простых радостей в контакте с природой. Такое СОВМ двух функций отнюдь не является обязательным. Так, в больших произведениях Толстого – ВМ, «Смерти Ивана Ильича» и др. – ОТКАЗОМ к Катастрофе, в результате которой уясняются подлинные ценности, служит то или иное приятное времяпровождение, основанное, однако, не на подлинных ценностях, а на ложных. В детских рассказах эти обличительные моменты, как было сказано, отсутствуют. Установка же на простоту естественно приводит к указанному СОВМ.
Репертуар простых радостей, демонстрируемых в прологе, довольно ограничен:
• дети собирают около дороги щавель в то время, как котенок играет с соломой (К);
• девочки несут из лесу грибы (ДГ);
• мальчик собирает грибы (КМР);
• дети купаются и плавают наперегонки (А);
• мальчик играет с обезьяной, пассажиры развлекаются (П).
Стоит обратить внимание на такие элементы радостного времяпровождения, как ‘игра’ и ‘oбщение с природой’. Оба они СОГЛАСОВАНЫ с предстоящим переходом от Мирной Жизни к Катастрофе, который, в свою очередь, КОНКРЕТИЗИРУЕТ (2а) ‘непредвиденность переходов от плохого к хорошему, чреватость хорошего плохим’ и (2б) ‘насыщенность жизни и природы мощными силами’. Действительно, как игра, так и природа содержат возможности попадания в сферу действия опасных сил (причем иногда игра и сама в себе содержит механизм беды, ср. проигрыш Николая Ростова в карты в ВМ и погоню мальчика за шляпой на рее в П).
3.3. Катастрофа
Выразительная роль Катастрофы состоит в следующем. Во-первых, Катастрофа образует КОНТРАСТ к наслаждению элементарными ценностями, имеющему место в начале и в конце рассказов. Во-вторых, создавая потребность в экстренных действиях, она служит ПОДАЧЕЙ к блоку Спасительная Акция. В-третьих, она помогает диагностировать правильное поведение.
В то же время, подобно предыдущему блоку, Катастрофа несет и собственную тематическую функцию – она КОНКРЕТИЗИРУЕТ насыщенность жизни мощными силами, ее нешуточность. Катастрофа
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Знаменитый российско-американский филолог Александр Жолковский в книге “Напрасные совершенства” разбирает свою жизнь – с помощью тех же приемов, которые раньше применял к анализу чужих сочинений. Та же беспощадная доброта, самолюбование и самоедство, блеск и риск. Борис Пастернак, Эрнест Хемингуэй, Дмитрий Шостакович, Лев Гумилев, Александр Кушнер, Сергей Гандлевский, Михаил Гаспаров, Юрий Щеглов и многие другие – собеседники автора и герои его воспоминаний, восторженных, циничных и всегда безупречно изложенных.
Книга статей, эссе, виньеток и других опытов в прозе известного филолога и писателя, профессора Университета Южной Калифорнии Александра Жолковского, родившегося в 1937 году в Москве, живущего в Санта-Монике и регулярно бывающего в России, посвящена не строго литературоведческим, а, так сказать, окололитературным темам: о редакторах, критиках, коллегах; о писателях как личностях и культурных феноменах; о русском языке и русской словесности (иногда – на фоне иностранных) как о носителях характерных мифов; о связанных с этим проблемах филологии, в частности: о трудностях перевода, а иногда и о собственно текстах – прозе, стихах, анекдотах, фильмах, – но все в том же свободном ключе и под общим лозунгом «наводки на резкость».
Книга невымышленной прозы известного филолога, профессора Университета Южной Калифорнии Александра Жолковского, родившегося в 1937 году в Москве, живущего в Санта-Монике и регулярно бывающего в России, состоит из полутора сотен мемуарных мини-новелл о встречах с замечательными в том или ином отношении людьми и явлениями культуры. Сочетание отстраненно-иронического взгляда на пережитое с добросовестным отчетом о собственном в нем участии и обостренным вниманием к словесной стороне событий делают эту книгу уникальным явлением современной интеллектуальной прозы.
Книга прозы «НРЗБ» известного филолога, профессора Университета Южной Калифорнии Александра Жолковского, живущего в Санта-Монике и регулярно бывающего в России, состоит из вымышленных рассказов.
Книга невымышленной прозы известного филолога, профессора Университета Южной Калифорнии Александра Жолковского, живущего в Санта-Монике и регулярно бывающего в России, состоит из множества мемуарных мини-новелл (и нескольких эссе) об эпизодах, относящихся к разным полосам его жизни, — о детстве в эвакуации, школьных годах и учебе в МГУ на заре оттепели, о семиотическом и диссидентском энтузиазме 60-х−70-х годов, об эмигрантском опыте 80-х и постсоветских контактах последних полутора десятилетий. Не щадя себя и других, автор с юмором, иногда едким, рассказывает о великих современниках, видных коллегах и рядовых знакомых, о красноречивых мелочах частной, профессиональной и общественной жизни и о врезавшихся в память словесных перлах.Книга, в изящной и непринужденной форме набрасывающая портрет уходящей эпохи, обращена к широкому кругу образованных читателей с гуманитарными интересами.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».