Эвтаназия, или Последний парад - [15]

Оператор попытался наехать покрупнее на Майкла, но тот немедленно надел тёмные очки.

* * *

— Какие сволочи, — усмехнулся Константидис глядя на экран телевизора, — как же они вычислили Штирлица? Ведь такая легенда была.

— Вертолёт готов! — подсуетился его помощник.

— Вылетаем! — вскочил на ноги Константидис.

В двухместную винтокрылую машину долго втискивался отряд спецназа.

* * *

В одном из портовых складов турки быстро организовали импровизированный концлагерь и запихнули туда всех, кроме Кожанова, Алекса и Майкла.

Отец Евлампий успокаивал паству, обходя всех перепуганных людей, и даже животные переставали нервничать, услышав голос батюшки.

— Господь не оставит нас, — утешал отец Евлампий паству, — молитесь и кайтесь за помыслы ваши грешные!

Баринов, Маша, Корень, Зарецкая и. Ломила Геннадиевна не отходили от звезды, приходящей в себя после операции. Лицо её теперь было закрыто не вуалью, а белыми бинтами, но было видно, что рот у Галы закрыт.

Нечитайло, Луценко и Гузь организовали работу команды по помощи тем, кто в ней нуждался, а сами собрались на совет.

— Ну, — поставил вопрос ребром Гузь, — что делать будем?

— Этих петухов голландских увезли как героев! — тяжело вздохнул Луценко.

— Так и Николаича, вроде, куда-то увезли, — заметил Нечитайло.

— Знаем мы, куда увезли Николаича, — покачал головой Гузь, — хоть бы не убили.

В этот момент они увидели, что Корень поманил пальцем одного из охранников, тот подошёл поближе и вдруг стал крепко, по-братски обнимать пахана.

— Дружба народов? — удивился Нечитайло.

— Мафия бессмертна, — усмехнулся Гузь.

— Эй, мореманы! — поманил командиров корявым пальцем Корень и те подошли поближе.

— Нужно тему перетереть, — веско заметил Корень, — тут свои пацаны нарисовались. Будем думать, как ноги делать.

— Мы без капитана — никуда, — осторожно заметил Луценко.

— Не бычься, краб! — усмехнулся Корень. — Мы сейчас забьем стрелку с твоим капитаном.

* * *

Капитана Кожанова допрашивали по-турецки.

Его слегка били, обливали водой, поглаживали остриём кинжала по сонной артерии, набрасывали удавку на шею и совали его пальцы в электрическую розетку.

Капитан принимал всё как должное, улыбался, и приговаривал: — Вы бы что-то новенькое придумали.

— Ты что, жить не хочешь? — делал страшные глаза офицер- переводчик. — Почему непонятно говоришь? Мы тебя будем долго-долго, мелко-мелко нарезать, потом сделаем джайро и собакам скормим! Говори, кому вёз оружие?!

— Тебе в подарок, — улыбнулся капитан.

Офицер- переводчик хотел ударить его ногой в пах, но тут раздался звонок и офицер достал мобильник. Он выслушал сообщение, что-то сказал охране по-турецки, и охрана быстро вышла из камеры.

Переводчик повернулся лицом к Кожанову — на лице его сияла добрая улыбка.

— Водку будешь пить? — ласково спросил он.

Кожанов тяжело вздохнул: — Садюга. Таки придумал новенькое!

— Ладно, ладно, — успокоил его офицер, — не нервничай! Не хочешь водки — кофе дам! Что же ты сразу не сказал, что уважаемых людей возишь?

* * *

Вертолёт с героями-голландцами приземлился во дворе огромной чайханы. Спустившись по каменным ступеням в прохладный подвал, они попали в фантастический мир восточных ковров, золота, оружия, серебряных подносов и волнующих запахов.

Алекса и Майкла угощали по-королевски: уложили на ковры, поставили рядом кальяны и выпустили из засады танцовщиц.

— Вот она — награда героям! — заёрзал Алекс и вцепился зубами в мундштук кальяна.

— Ты сильно не затягивайся, — шепнул ему Майкл. — И не вздумай расслабляться! Нужно когти рвать отсюда, пока Интерпол не разобрался что к чему. Сдаётся мне, что пилот говорит по-русски.

— Вот и побеседуй с ним, — расстроился Алекс и отодвинул от себя кальян. — У меня уже сутки бабы не было! Никакой личной жизни!

Восточные гурии окружили героев крупными признаками большого секса.

* * *

По ночному Истанбулу пронеслась кавалькада машин.

Машины остановились возле склада лагеря, из передней вывели Кожанова и передали его из рук в руки Корню.

Охрана лагеря закурила и отвернулась в сторону.

Корень по-братски обнялся с переводчиком, тот шепнул ему пару слов на ухо, сел в первую машину и кавалькада умчалась прочь.

Весь лагерь не спал, капитана окружили со всех сторон, обнимали, целовали, отец Евлампий перекрестил его истово и забормотал молитву.

— Боже мой, — ощупала синяки на шее капитана Людмила Геннадиевна, — вас пытали?

— Ну, что вы, — отшутился Кожанов, — попал в страстные объятия Гюльчатай!

— Командир, — похлопал по плечу капитана Корень — нужно уходить. Только без шума…

— Без шума? — оглянулся вокруг Кожанов. — Это всё сейчас как замычит и как заблеет.

— Ты, мил человек, о живности не беспокойся, — подошёл к Кожанову старик с самогонным аппаратом в руках, — мы тут останемся на хозяйстве. Мы люди мирные, старые, дык, нас турок не тронет. А на корабль мы больше не хотим идтить. Качаить! У меня брага не всходить!

— Правильный базар, — согласился Корень, — нечего вам в эту разборку влазить. Нам на корабле ещё потолковать кое с кем придется.

Корень сунул руку в карман, достал оттуда паяльник, вздохнул, покачал головой и заткнул его за пояс.

— Можно вас на минуточку? — отозвала его в сторону Зарецкая. Она достала из сумочки маленький пистолет и протянула Корню: — Я думаю, это может вам сейчас пригодиться.