Европолис - [99]

* * *

Два дня Нягу провел в Сулине.

Прибыл он из Кардиффа. Пароход должен был выгрузить каменный уголь и спешно отправиться в Констанцу.

Барбэ Рошие посвятил его в курс всех местных событий.

Спустившись с корабля, Нягу направился на кладбище, чтобы увидеть могилу Эвантии.

Одинокий, удрученный, два дня бродил он по набережной и по пляжу, взирая затуманенными глазами на те места, где некогда жизнь сулила ему счастье.

Аромат прошлого, сила воспоминаний как будто вдыхают душу в те места, где ты некогда жил, любил и страдал. Уголок природы, где и воздух остается насыщенным любовью, вновь мгновенно возрождает минувшее, погребенное под вздохами сожаления и печалью возраста.

Нягу снова отчетливо пережил изумительные дни душевного подъема, напряженного счастья, мучительных сомнений и молчаливых страданий, когда вся жизнь зависела от какой-то химеры.

До него еще доносился отзвук первого чувства. Жажду любви он ощущал как духовную потребность, но печальная тень покрывала его прошлое. Он искал сам себя, потому что не был прежним. Он даже не узнавал себя.

Когда Нягу тяжело поднимался по трапу в час отхода судна, он казался постаревшим на десять лет. Его согнула какая-то непреодолимая сила.

Пароход стоит на рейде. Нягу с капитанского мостика озирает широкое пространство дельты, словно огромную карту, распростершуюся у ног.

Между зарослями тростника медного цвета и золотой полосой пляжа вдалеке виднеется зеленый островок кладбища.

Там, в болотистой земле дельты, покоится часть его жизни — Эвантия…

Бедное экзотическое растение, вырванное с корнем и пересаженное… Она не акклиматизировалась… страдала… завяла… умерла…

Призрак первой любви будет преследовать его всю жизнь…

Почувствовав, что его захлестывает жалость и сожаление о потерянном счастье, Нягу подтянулся, чтобы овладеть собой, и крикнул нарочито громко рулевому на корме:

— Право на борт! Держи по компасу. Восемь градусов зюйд-ост. Так держать! — И Нягу повернулся в противоположную сторону, устремив взгляд к устью Дуная.

И вдруг в его мозгу мелькнула мысль о смерти… Сулины, как о роковом приговоре.

«Да! Город этот обречен… Города тоже имеют свою жизнь и смерть… Это человеческое поселение осуждено на то, чтобы исчезнуть на наших глазах.

Дунайские ворота в Сулине закроются полностью и навсегда.

Человек вынужден будет отступить, оказавшись побежденным в борьбе с природой.

Он попытается освоить другой рукав этой реки.

Брошенная на произвол судьбы, Сулина исчезнет как город.

Созданная нуждами судоходства, она потеряет всякий смысл, когда судоходный путь переместится в другое место.

Подобно Сулине, другой портовый город неизбежно возникнет на другом рукаве Дуная.

Сулина будет обозначать на карте маленький рыбачий поселок, затерянный на берегу моря.

Когда-нибудь в будущем, возможно, возникнет призрак бывшего города в устье Дуная.

Кто знает, через сколько столетий разроют землю этого муравейника, лишившегося муравьев.

Кто знает, сколько ученых педантов с очками на носу будет ломать себе голову, пытаясь восстановить по нескольким откопанным костям или черепкам исчезнувший мир.

Скелеты и черепа, которые раскопают здесь, столь различны, что они введут в заблуждение науку и вызовут бесконечные споры о типе человека, некогда обитавшего на этих берегах.

Сулина, став археологическим объектом, несомненно, превратится в новую расовую проблему, решая которую тысячи томов выстроятся на полках библиотек.

Сможет ли наука раскрыть тайну прошлого этого города?

Поднимет ли она хоть уголок той завесы, которая скроет погребенный мир, на долгие времена преданный забвению?

Расшифрует ли наука по отдельным следам, какова была здесь жизнь в незапамятные времена? Космополитический город Сулина — мозаика, составленная из разных народов, в устье древнего Дуная.

А что мы знаем о городах на Понте Эвксинском времен Дария Гистаспа, который прошел со своим войском здесь в сторону днестровских рукавов и заблудился в Скифии, в степях сегодняшней России?»

И Нягу вновь принялся философствовать, как всегда во время долгих ночных вахт под усыпанным звездами небосводом.

Он повернулся, чтобы проверить курс.

Магнитная стрелка трепетала, словно маленькое живое существо, заключенное в стеклянную коробку компаса.

— Так держать! Хорошо! Прямо вперед!

…Все вперед… все вперед. Зовут меня чарующие голоса.

Куда влечете меня, мечтанья?

По водной глади, где нет дороги…

Бормоча обрывки стихотворений под ритмичный звук шагов, Нягу проделывал многокилометровый путь, шагая по капитанскому мостику на пространстве в восемь метров.

Все — король, солдат, ученый, — всем убогим нашим скопом

Мы себя считаем чудом, а видны под микроскопом!

Мы — что мухи-однодневки, мир наш меряется футом,

Так и кружимся без цели, жалкий счет ведя минутам.

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

В безграничном этом мире, мира маленькие дети,

Муравейники мы строим на ничтожнейшей планете[24].

Нягу еще раз обернулся назад. Берег исчезал на горизонте, полоска… точка… дымок… ничего.