Европейское воспитание - [49]
«Почему ты так горько плачешь, немецкий ворон Карл, ach! почему?»
«Ach! Иоахим, я плачу, — отвечаю я. — Как же мне не плакать? Бедная Россия, ach! бедная Россия…»
«Ach — говорит барон, — бе… бедная Россия!»
И тоже расплакался… Какое зрелище, какое воспоминание! И вдруг, ach! что я вижу? К нам подходят жена и дочь барона.
«Почему вы так горько плачете, meine Herren, ach! почему?»
«Ach! Куколка, ach! Гретхен, — отвечает барон. — Мы плачем. Как же нам не плакать? Бе… бе… бедная Россия!»
«Ach! ach! — говорит Гретхен, и: — Ach! ach!» — говорит Куколка, и вот они тоже расплакались.
Честные, благородные женщины! И тогда все гости подходят и изумленно обступают нас.
«Ach! Почему вы так горько плачете, ach! почему?»
«Ach! ach! — отвечаем мы сквозь слезы. — Бе… бедная Россия!»
«Ach! бе… бедная Россия!» — говорят гости и тоже начинают плакать.
Ach! Какое зрелище, какое воспоминание! Я плачу, барон плачет, Куколка плачет, Гретхен плачет, оркестр плачет, гости плачут, лакеи плачут… Все плачут, у всех слезы текут ручьем.
«Ach! — всхлипывая, говорит мне барон. — Ach! немецкий ворон Карл. Ты имеешь большое влияние на нашего фюрера… Пойди, объясни ему. Спаси Германию… Я хочу сказать: спаси Россию!»
Я лечу над Берлином в слезах. Какое зрелище, какое воспоминание! Вдовы плачут, матери плачут, дочери плачут, сестры, невесты и маленькие сиротки плачут; все плачут, у всех слезы текут ручьем! Войска маршируют, рыдая. Я прилетаю во дворец, обо мне докладывают, я вхожу… Ach! Какое зрелище, какое воспоминание! Перед картой России сидит фюрер… и плачет! Льет горькие слезы…
Карл Карлович останавливается и откладывает немножко помета.
— Искренние слезы фюрера!
— Ach! — добродушно вздыхает Илья Осипович. — И как же так получилось, милейший, что вы теперь на Волге, вдали от родимого навоза?
— Ach! ach! — тотчас встрепенулся Карл Карлович и заломил себе крылья. — Какая драма, какое воспоминание… Берлин бомбили, меня бомбили… Фюрера, фюрера бомбили! Но я оставался там, у его двери, преданный до конца, немецкий ворон до последнего перышка! И вдруг, ach! что я вижу? Дверь резко отворяется, и из нее выбегает — бледный, но решительный — фюрер, а за фюрером выбегает Геринг, а за Герингом выбегает Геббельс, а за Геббельсом выбегает генерал фон Катцен-Яммер! Все бледные, но решительные!
«Немецкий ворон Карл! — кричат они. — В камине бомба замедленного действия! Сделай же что-нибудь! Спаси фюрера, Карл».
И что же я делаю, я, немецкий ворон Карл? Я становлюсь на колени и со слезами в голосе говорю:
«Ach! Жить и умереть за фюрера!»
И шмыг — в окно. И фюрер за мной шмыг — в окно, а за фюрером Геринг шмыг — в окно, а за Герингом Геббельс и фон Катцен-Яммер — шмыг, шмыг в окно! Все бледные, но решительные! И вот мы уже на улице. А бомбы так и сыплются, так и сыплются…
Карл Карлович выпускает целую струю помета.
— И что же я делаю потом, я, немецкий ворон Карл? Я становлюсь на колени и со слезами в голосе говорю: «Жить и умереть за моего фюрера!»
И — шмыг, шмыг, шмыг, побежал. Бледный, но решительный.
«Отважный, благородный Карл!» — говорит фюрер и — шмыг, побежал.
«Отважный, благородный Карл, благослови тебя, Господи!» — говорит Геринг и — шмыг, побежал.
«Отважный Карл, благородный рыцарь!» — говорят Геббельс и фон Катцен-Яммер и — шмыг, шмыг, побежали.
Бледные, но решительные! И в благодарность за то, что я спас ему жизнь, фюрер отправил меня на Волгу…
«Лети, — растроганно сказал он мне. — Лети туда… там есть чем поживиться!»
На ветке воцаряется минутное молчание, затем Акакий Акакиевич прикрывает один глаз и говорит:
— Вы так долго выступали, Карл Карлович. В горле, поди, пересохло?
— Право слово, — бесцеремонно отвечает Карл Карлович, — от рюмашки водки я бы не отказался… Что вы делаете, ach!
Карл Карлович испуганно каркает и пытается высвободить свои крылья, но час старого немецкого ворона пробил. Два русских ворона сжимают его в своих когтях. Его длинная тощая шея и самый длинный, самый острый и самый прожорливый в мире клюв моментально погружаются в Волгу. «Буль-буль-буль! — утоляет жажду старый немецкий ворон. — Буль-буль-буль!..» Силы оставляют его, крылья перестают биться, а немецкие когти — хватать…
— Prosit! — благоговейно шепчут Илья Осипович и Акакий Акакиевич.
Несколько минут спустя два приятеля вновь кружат над водой. Они внимательно осматривают камыши и островки, выброшенные на берег густые ветки и песчаные отмели и, не видя ничего подходящего, обращаются к Волге.
— Мать рек русских, не поймала ли ты чего-нибудь интересненького? — каркают они своими заискивающими голосами.
Всем известно, что вороны — прирожденные подхалимы, и Волга вот уже больше века знает этих двух приятелей. Но сегодня она в хорошем настроении.
