Европейское дворянство XVI–XVII вв.: границы сословия - [55]
В чем же единство всех этих статей, объединенных законодателем в одном разделе? Дело в том, что все статьи раздела касаются тех или иных индикаторов, обозначавших границы в привилегированном сословии. Это в одинаковой мере касается и статей о гербе, и о фидалгу, и о титулатуре, и об имени.
Герб рассматривается первым по той причине, что это наиболее легко, как ни странно, формализуемый и регистрируемый признак. И, кстати, признак, допускающий изменения и дополнения (в законном порядке, разумеется). При этом нет ни слова о регламентации прав на него: кто может иметь на него право, кто нет, откуда он у нынешних обладателей. Право на герб в общем порядке не объясняется, а констатируется. Это признак отчетливого традиционно-правового характера.
Сложнее обстоит дело с правом на фидалгию. Здесь законодатель оказывался не только способен, но и вынужден давать более точные определения.
В рассмотрении титулатуры «дон» закон еще более подробен. Появляется половой спектр обладателей, возникают нюансы статуса, все ближе призрак прецедентности. Видимо, это происходит потому, что речь идет о носителях более высокого достоинства. И давление домогающихся престижной титулатуры тоже усиливается. Можно допустить и то, что носителей в количественном отношении несколько меньше, чем фидалгу. В таком случае это тоже будет способствовать большей подробности рассмотрения.
Когда же заходит речь об имени, то имеются в виду представители самого высокого слоя знати. Пожалуй, даже более высокого и менее многочисленного, чем те, кто имел право зваться «донами». Здесь само родовое имя затмевает (но не заменяет) все остальные признаки. Допустимо предположить, что, будучи высшим из них, оно в них и вовсе могло не нуждаться.
Но единство этих статей не только в том, что и по набору и по направленности за все эти преступления подразумеваются одни и те же наказания. Можно утверждать, что все они ведут речь об одном. И это одно сводимо к той функции, которую играет в обществе герб. Так что, образно говоря, все они геральдичны в том смысле слова, в каком оно наполнено социально-правовым содержанием.
Можно предположить, что и последовательность расположения статей не случайна. Геральдические исследования свидетельствуют, что имя сопоставимо с гербом как признак сословно-личностной идентификации и на ранних этапах существования герба близко ему[372].
При рассмотрении статей бросается в глаза, что суровость санкций такова, что заставляет предполагать посягательство на фундаментальные принципы общества, на основы. Допускаю, что так оно и есть. При этом из статей очевидно общее стремление к завышению статуса, а не к занижению. Это вполне понятно, но не облегчает задачу определения нижних границ привилегированного сословия.
Мог ли имеющий право на герб такового не иметь? Теоретически — да, практически — маловероятно. Только крайне неимущие фидалгу, то есть те, кому именно практически, материально негде, не на чем было выразить герб, могли его не иметь. Но есть в этом некое противоречие. Неимение герба не возбранялось. Нет обязанности носить герб. Есть только обязанность не носить чужого или искаженного своего. Законодатель, опустив планку границы до возможного предела, до уровня герба, далее не беспокоился. При этом получалось, что искомую границу проводили сами представители благородного сословия, что, кстати, более естественно, чем если бы она проводилась законодательно.
Вот почему так суровы наказания. Суровость санкции за неправомерное ношение герба указывает на важность института герба в сословной идентификации, а утрата правоспособности в числе санкций подчеркивает правовую природу герба.
Однако после всего этого возникает законный вопрос: кто же конкретно покушался на узурпацию гербов? На каком уровне проводилась граница? В тексте закона в отношении тех, кто, имея собственные гербы, изменяет их или берет чужие, определенность есть. А вот в том, что касается тех, у кого их не было, такой ясности нет. Очевидно, что это не низшие слои общества: в круг проблем, стоящих перед низами, обретение герба не входит, и узурпация невозможна, поскольку человек инкорпорирован в «негербовый» слой общества, и неожиданное обладание гербом в противоречие всему окружению нереально. В принципе по тем же причинам можно утверждать, что это невероятно не только для низов, но и для простолюдинов в целом. Ведь речь идет не об одиночных мошенниках, выдававших себя за представителей другого сословия, а о более или менее законопослушных претендентах на герб.
В поисках ответа снова обратимся к структуре португальского благородного сословия.
Как уже говорилось, в источниках характерно сосуществование определений представителей привилегированных из разных по значению рядов, происходящих из обозначений разного рода общностей, составляющих структуру позднесредневекового португальского социума. Это общности и горизонтальной ориентации, на один-два слоя — кавалейру, и вертикальной, захватывающей, прорезающей все слои привилегированных — фидалгу.
В отношении привилегированных показателен список, который приводит законодатель, говоря об освобождении от пыток по социальным признакам, в практической важности которого сомневаться не приходится. От пыток освобождались семь категорий подданных: фидалгу
