Европейская поэзия XIX века - [21]

ЛОТОФАГИ [11] Перевод Г. Кружкова

«Смелей! — он крикнул, указав туда,

Откуда шум прибоя доносился.—

Нас вынесет приливная вода!»

Так экипаж спасенный очутился

На берегу, где вечный вечер длился

И полный месяц в вышине сиял;

Ласкаясь томно, ветерок струился;

А водопад дымился и сверкал —

И аркой хрусталя над морем застывал.

Страна ручьев! Одни сочились вниз

Каскадом капель, кружевным узором;

Другие через каменный карниз

Переливались шумно и с напором;

Широкая река предстала взорам;

А часть небес была заслонена

Высоким снежным пиком, за которым

Горел закат; и на скале сосна

Росой летучих брызг была окроплена.

Чарующий закат не остывал

На алом западе; между горами

Просвет открыто видеть позволял

За долом дол, как в светлой панораме,

И пальмы, и низины с камышами,—

Казалось, все застыло в той стране!

И бледны, с отрешенными очами,

Явились Лотофаги в тишине,

Задумчиво-грустны, как тени в смутном сне.

В руках они несли пучки цветов,

Плоды и стебли — той волшебной силы,

Что если кто их брал из моряков

И ел, — то делались ему постылы

И корабли, и моря шум унылый;

И если спрашивал о чем-то друг,

То голос глухо шел, как из могилы;

И сквозь дремоту он глядел вокруг;

И музыкой в ушах ему был сердца стук.

Садился он у моря, на песке,

Меж солнцем и луной посередине,

И родину воображал в тоске,

Своих детей, жену; но уж отныне

Страшился плыть по водяной пустыне,

Бороться с бурей, налегать веслом;

И что-то говорил еще о сыне…

Но эхо вторило ему: «Твой дом

За волнами далек; что вспоминать о нем!»

* * *

«Когда луна на полог мне…» Перевод М. Соковнина

Когда луна на полог мне

Прольет свой луч, я знаю: он

У моря, там, где тих твой сон,

Сияньем вспыхнул на стене.

Твой мрамор выступил на свет,

Серебряный пожар луны

Крадется тихо вдоль стены,

Вдоль имени и чисел лет.

Но вот — он уплывает прочь,

Как луч на пологе моем.

Усталый, я забудусь сном,

Пока рассвет не сменит ночь.

Тогда, я знаю: развита

Над морем искристая шаль,

А в церкви, там, где спит печаль,

Как призрак, светится плита.

ГОДИВА [12] Перевод И. Бунина

Я в Ковентри ждал поезда, толкаясь

В толпе народа по мосту, смотрел

На три высоких башни — и в поэму

Облек одну из древних местных былей.

Не мы одни — плод новых дней, последний

Посев Времен, в своем нетерпеливом

Стремленье вдаль злословящий Былое,—

Не мы одни, с чьих праздных уст не сходят

Добро и Зло, сказать имеем право,

Что мы народу преданны: Годива,

Супруга графа Ковентри, что правил

Назад тому почти тысячелетье,

Любила свой народ и претерпела

Не меньше нас. Когда налогом тяжким

Граф обложил свой город, и пред замком

С детьми столпились матери, и громко

Звучали вопли: «Подать нам грозит

Голодной смертью!» — в графские покои,

Где граф, с своей аршинной бородой

И полсаженной гривою, по залу

Шагал среди собак, вошла Годива

И, рассказав о воплях, повторила

Мольбу народа: «Подати грозят

Голодной смертью!» Граф от изумленья

Раскрыл глаза. «Но вы за эту сволочь

Мизинца не уколете!» — сказал он.

«Я умереть согласна!» — возразила

Ему Годива. Граф захохотал,

Петром и Павлом громко побожился,

Потом по бриллиантовой сережке

Годиве щелкнул: «Россказни!» — «Но чем же

Мне доказать?» — ответила Годива.

И жесткое, как длань Исава, сердце

Не дрогнуло. «Ступайте, — молвил граф,—

По городу нагая — и налоги

Я отменю», — насмешливо кивнул ей

И зашагал среди собак из зала.

Такой ответ сразил Годиву. Мысли,

Как вихри, закружились в ней и долго

Вели борьбу, пока не победило

Их Состраданье. В Ковентри герольда

Тогда она отправила, чтоб город

Узнал при трубных звуках о позоре,

Назначенном Годиве: только этой

Ценою облегчить могла Годива

Его удел. Годиву любят, — пусть же

До полдня ни единая нога

Не ступит за порог и ни единый

Не взглянет глаз на улицу: пусть все

Затворят двери, спустят в окнах ставни

И в час ее проезда будут дома.

Потом она поспешно поднялась

Наверх, в свои покои, расстегнула

Орлов на пряжке пояса — подарок

Сурового супруга — и на миг

Замедлилась, бледна, как летний месяц,

Полузакрытый облачком… Но тотчас

Тряхнула головой и, уронивши

Почти до пят волну волос тяжелых,

Одежду быстро сбросила, прокралась

Вниз по дубовым лестницам — и вышла,

Скользя, как луч, среди колонн, к воротам,

Где уж стоял ее любимый копь,

Весь в пурпуре, с червонными гербами.

На нем она пустилась в путь — как Ева,

Как гений целомудрия. И замер,

Едва дыша от страха, даже воздух

В тех улицах, где ехала она.

Разинув пасть, лукаво вслед за нею

Косился желоб. Тявканье дворняжки

Ее кидало в краску. Звук подков

Пугал, как грохот грома. Каждый ставень

Был полон дыр. Причудливой толпою

Шпили домов глазели. Но Годива,

Крепясь, все дальше ехала, пока

В готические арки укреплений

Не засияли цветом белоснежным

Кусты густой цветущей бузины.

Тогда назад поехала Годива —

Как гений целомудрия. Был некто,

Чья низость в этот день дала начало

Пословице: он сделал в ставне щелку

И уж хотел, весь трепеща, прильнуть к ней,

Как у него глаза оделись мраком

И вытекли, — да торжествует вечно

Добро над злом. Годива же достигла

В неведении замка — и лишь только

Вошла в свои покои, как ударил

И загудел со всех несметных башен

Стозвучный полдень. В мантии, в короне

Она супруга встретила, сняла

С народа тяжесть податей — и стала

С тех пор бессмертной в памяти народа.