Европад - [48]

Заново отстроилась Потсдамерплатц, сверкающая на солнце зданиями из стекла и металла, подобие торгового центра в Торонто или в любом другом разбогатевшем нуворише. Но два Берлина по-прежнему существовали. В сознании жителей и на географической карте.

Словосочетание Восточный Берлин, как и раньше, рождало у Филиппа представление о высотках и многоквартирных домах, похожих на спальные районы Москвы или Киева. Западный Берлин ассоциировался с утопающими в зелени виллами, красными — кирпичик к кирпичику — кирхами, провинциальными тихими улочками, которые, кажется, на секунду прилегли к центральной в данном районе трассе, да так и уснули возле нее, улочками, сплошь заселенными бутиками, магазинчиками, аптеками, фитнес-клубами, кафе и витринами магазинов. Сейчас он перешел с Кудамма на одну из них. До назначенной встречи оставалось полчаса, и он просто гулял по городу.

Прямо на тротуарах примостились стулья и столики ресторанов, стенды с фруктами и овощами, ведра с букетами цветов и горшочки с различными растениями. Улицы пошире рядом с ними почувствовали себя бульварами, их середину засадили деревьями, кустами, декоративной зеленью.

Филипп подумал, что растения в Берлине — такие же равноправные жители, как люди. Если не больше. Их почитают, ими любуются, о них заботятся. Никому не придет в голову обидеть, ударить или сломать дерево, кустик, былинку. Кажется, Бог специально посылает дожди и солнце, когда это нужно цветам и травам. Конечно, Берлин — это не Лондон и не Москва. Слишком провинциален. Но и в нем есть свои прелести. Он удобен для жизни, прекрасный транспорт, чистый воздух, относительная дешевизна, неплохой климат…

Катенька рассказывала Филиппу, что в нормальную зиму морозов, снега не бывает. Временами серая вата падает с неба, летит на прохожих и тает, касаясь теплой земли. Бывает иногда, что снег все-таки ложится на асфальт, накрывает его рваным одеялом. Дворники тотчас начинают посыпать тротуары песком, гребут снег в кучи. Его увозят, не дав образоваться наледям. На мостовых он не держится, тает от дыхания автомобилей, непрерывным потоком летящих по дорогам. Самым холодным считается конец января — февраль. Дуют суровые ветры, метет поземка. Ртуть падает ниже нуля. Но такая странность: газоны остаются вечнозелеными.

Первыми на них появляются крокусы. Сиреневые и желтые, вылезают прямо из земли в начале февраля. Гордо стоят в непогоду, иногда целый день по колено в снегу. Рядом с ними выстраиваются голубые и белые подснежники. Берлинцы называют их «колокольчики». С каждым днем солнце сияет ярче. Трава становится пышнее. Из кустиков вытягиваются длинные шеи нарциссов. Филипп вспомнил, что Катенька едва не плакала от умиления, когда говорила: «Они шелестят на ветерке своими нарядами, прихорашиваются перед соседями, с любопытством оглядывают прохожих. Желтые, белые, иногда с красными венчиками, они не смущаются даже лучей нежаркого мартовского солнца. Не успели отцвести нарциссы, рядом с ними зажигаются огни тюльпанов: желтые, оранжевые, ярко-красные. То тут, то там виднеются лиловые и светло-сиреневые или белые гиацинты. По всему городу буйствует праздник красок. Но это только начало.

Главное — когда зацветают магнолии. Неделю назад это были деревья, утыканные голыми ветками, без листьев. Потом кое-где загорелись огромные бутоны. Пара дней — и уже все дерево пылает, будто от электрической подсветки, розовым пламенем.

Только в середине апреля оживают большие деревья: сначала березы и клены, потом липы и вязы, на Первомай — платаны. Их и зелеными поначалу не назовешь, как неоперившиеся бледно-желтые птенчики, выползают клейкие листики. Редкие, одинокие, светятся на солнце. Дерево кажется застывшим в ожидании пробуждения. Улица, призрачная в сумерках, боится нарушить его покой. Зелень набирает силу, листики и травинки расправляются в полный рост. Щебечут, забывая о себе, пичуги. Зацветает сирень. Просыпаются липы. Открываю утром глаза и не могу поверить, — Катенька тогда развела руками, словно бы в удивлении, — платан подкрался к самым окнам… Еще миг — огромные зеленые ветки коснутся стекол… Неделю назад жил он на противоположной стороне улицы. Такое вот чудо весны случилось!

Тут и для дуба время приходит. Могучий, столетний, медленно поднимает он к солнцу царственную крону, спускает руки-ветви к самой земле. Сосны и ели сбрасывают липкие шершавинки с почек, протягивают нежно-зеленые бархатки новых иголочек:

— Здравствуй, наш царь! Повелитель лесов, тебя приветствуют маленькие и большие, вечнозеленые и появившиеся на свет. Пришла Весна. Новый круг жизни замкнулся».

— Аллилуйя! Аллилуйя!

ГЛАВА 33 ТИФ ТОЙФЕЛЬ

Филипп от неожиданности вздрогнул. В его раздумья, в его мысленный разговор с Катенькой втиснулись двое прохожих. Это были монахи. Один вернулся в Берлин из Синайского монастыря, рассказывал о чуде пресвятой Пасхи своему собрату.

«Знак Божий», — почему-то подумал Филипп, снова вышел на Кудамм, к Институту Франции и свернул на Уландштрассе к телефону-автомату. Там его уже ждал Михаил. Познакомил их накануне директор фирмы, в которой работал Алекс, герр Кауфман. По распоряжению Филиппа Кауфман собирал все, что могло иметь отношение к исчезновению Алекса.