Европа в средние века - [3]

На пороге XI века по-прежнему существует император Западной Римской империи, наследник Карла Великого, который, подобно своему предшественнику, тоже хочет стать новым Константином, новым Давидом. Его влечет Рим, он хотел бы сделать его своей столицей. Однако непокорность римской аристократии, виртуозные тенета чересчур утонченной культуры и нездоровый воздух этого источающего миазмы города отталкивают императора. Центр его власти, таким образом, по-прежнему коренится в Германии, в Лотарингии. Ее полюсом остается Аахен. Оттон III, бывший императором в тысячном году, распорядился отыскать место захоронения Карла Великого, взломать плиты, покрывавшие пол церкви, и вырыть саркофаг; когда его вскрыли, он снял с шеи скелета золотой крест и символическим жестом повесил его себе на грудь. Затем, как это делали его предки и как будут продолжать делать его потомки, он принес в дар Аахенской капелле самую блистательную из своих драгоценностей. Таким образом там скапливаются великолепные сокровища, приуроченные к литургиям; их духовное и мирское начала оказываются тесно переплетены. Их символика выражает союз между империей и Богом. Встречаются изображения императора, простертого у ног Христа. Император выглядит крошечным; он и его супруга одни пред очами Господа, подобно новому Адаму, единственному представителю всего человеческого рода. Другие изображения представляют императора держащим в руке земную сферу, в то время как в руках Христа на небесах — также земная сфера, символ власти над миром. В соборе Бамберга сегодня хранится мантия, которую по великим праздникам надевал Генрих II. На ней вышиты изображения двенадцати созвездий и двенадцати домов зодиака. Эта мантия представляет небосвод, самую таинственную и самую упорядоченную часть вселенной, простирающуюся над землей, движущуюся по неотвратимым законам и не имеющую границ. Император предстает перед своими потрясенными подданными облаченным в звездное небо, как бы утверждая тем самым, что он является верховным повелителем времени, прошедшего и будущего, повелителем ясной погоды, а следовательно обильного урожая, победителем голода, что он — гарант порядка, что он победил страх. Отдадим дань восхищения той бесконечной дистанции, что отделяла эту демонстрацию власти, принимавшую столь захватывающие формы для выражения подобных притязаний, от всего того, что окружало дворец в действительности, находясь в нескольких шагах от него — непроходимые леса, дикие племена свинопасов, крестьяне, для которых простой хлеб, даже самый черный, был роскошью. Империя? Это был лишь сон.

Реальностью Европы тысячного года было то, что мы называем феодализмом. Это был способ правления, наиболее подходящий к существовавшим условиям, к тогдашнему грубому, недостаточно цивилизованному состоянию общества. В этом мире, как я заметил, все находится в движении, однако отсутствуют дороги и пока не существует (или почти не существует) настоящих денег — кто же может заставить выполнять свои приказы вдали от места, где он сам находится? На подчинение может рассчитывать лишь такой вождь, которого можно увидеть, услышать, осязать, с которым можно разделить стол и кров. Угроза нашествия варваров по-прежнему заставляет трепетать, страх перед ней сохраняется даже тогда, когда опасность отступает; подчинения, следовательно, заслуживает лишь вождь, чей щит здесь, рядом, кто охраняет и защищает убежище, в котором весь народ укрывается на время смуты: первейшим атрибутом феодального уклада становится, таким образом, феодальный замок. Повсюду рассеяны бесчисленные крепости — земляные, деревянные, изредка, особенно на юге, они уже строятся из камня. Они пока еще очень примитивны: прямоугольная башня, дополненная крепостной стеной, но это символ безопасности. Однако отсюда исходит также и угроза. В каждом замке гнездится отряд воинов. Это конные воины, воюющие верхом, рыцари, мастера жестоких битв. Феодальная верхушка утверждает свое господство над всеми другими людьми. Рыцари — а их всего два-три десятка, — по очереди несущие сторожевую вахту в башне замка, выходят за его ворота с мечом в руках и требуют, чтобы в обмен на защиту от чужеземцев безоружные жители окрестных равнин их кормили и содержали. Рыцарство господствует над Европой крестьян, пастухов, охотников и сборщиков диких растений. Оно живет, жестоко и дико обирая и терроризируя народ. Это настоящая оккупационная армия.

Мантии Генриха II, усыпанной созвездиями, навевающими иллюзию мира, я противопоставлю другое шитье — «полотно завоеваний», как его называли в то время, или, как мы говорим сегодня, «шпалеру» из Байё. Эта длинная полоса ткани была вышита мастерицами в Англии, только что завоеванной нормандцами, в 1080 году, т.е. шестьюдесятью годами позже Бамбергской мантии, однако представленные на ней сцены резко диссонируют с имперской мечтой. На шпалере изображен король Англии Эдуард Исповедник, сидящий на троне, похожем на трон Карла Великого в Аахене, он также считает себя посредником между Богом и людьми, и его поза еще не отличается от позы Карла Великого. В действительности, однако, могущество уже оставило короля, окруженного епископами. Его источает фигура Вильгельма Завоевателя, герцога Нормандского, феодального сюзерена. Вокруг него теснятся воины, его вассалы, поклявшиеся ему в верности. Их клятва не была письменным документом, как того требовал римский обычай, их связали жест и слово, магический ритуал, освящающий движение уст и руки. Настал день, когда эти рыцари, наводившие ужас на крестьян и священников, с непокрытой головой преклонили колена перед сеньором, владевшим самыми неприступными крепостями страны. Они вложили свои безоружные руки в его ладони, и он сжал их в своих ладонях. Затем он воздел руки горе, даруя своим вассалам равенство, наделяя их честью, делая их как бы своими приемными детьми и скрепив этот союз поцелуем в уста. Затем эти рыцари, положа руку на ковчежец, поклялись служить и помогать герцогу, никогда не покушаться на его жизнь, не чинить вреда его телу, — и стали в силу этой клятвы его вассалами (это слово первоначально означало «малые ребята»), его детьми, которые должны были вести себя по отношению к своему сеньору (т.е. старшему над ними) подобно добрым сыновьям, а он, в свою очередь, обязан был доставлять им пропитание, развлечения и по возможности — выбирать им хороших жен. Однако главной обязанностью сеньора было обеспечивать своих вассалов оружием.