Европа в средние века - [5]

Классическая традиция поддерживалась в первую очередь с помощью книг. Для людей, о которых я говорю, настоятелей императорских церквей, книга была, безусловно, величайшей из драгоценностей. Не она ли заключала в себе не только слово, изреченное самыми великими писателями Древнего Рима, но и, самое главное, слово Божие, глагол, с помощью которого Господь Всемогущий установил свою власть над миром сим? Их долгом было украсить это вместилище премудрости с еще большим великолепием, чем стены храмов и алтарь с его священными сосудами, соблюдая при этом самое строгое согласие между словом и образом. В хранилищах литургических книг сберегалось несколько рукописных библий и требников, чьи иллюстрации были выполнены в эпоху Людовика Благочестивого или Карла Лысого. Их страницы были украшены живописными миниатюрами, почти сплошь имитировавшими римские образцы. Пластическая мощь фигур евангелистов, подобия архитектурных сооружений, которыми они были окружены, декор инициалов — все отвечало урокам гуманизма, почерпнутым из постоянно перечитываемых произведений Сенеки, Боэция или Овидия. В тысячном году эти книги переписывались в церквах, куда приходил молиться император. Художники, однако, стремились превзойти образцы, достичь еще большего великолепия. Привезенные из Византии ткани, изделия из слоновой кости и книги с их буквами, выписанными золотом по пурпуру, побуждали к еще большей точности в изображении человеческого лица и к еще большему блеску в украшениях. На пергаменте «Перикопов», изготовленном в 1020 году для императора Генриха II, золото, то самое золото, которое феодальные князья безрассудно проматывали на турнирах и пирах, служило фоном священных изображений. В окружении этого волшебного мерцания, переносившего зрителя и предмет созерцания за пределы реальности, развертывались последовательные эпизоды священной истории, представали персонажи разыгрывавшейся драмы — Христос и его ученики. Эти образы обладают удивительной жизненностью. Мы вновь встречаем их в золотых рельефах алтарей Аахенской капеллы и Базельского собора, где благодаря объемности изображения, они заявляют о себе с еще большей силой. Книги, украшения алтарей, кресты... В искусстве, вдохновителем которого является император тысячного года, крест не предстает как орудие мученической смерти. Это знак триумфа, победы, одержанной над силами зла в целом мире, на севере и юге, востоке и западе, — крест как бы символизирует неизбежное скрещенье этих двух координат. На нем Христос изображается живым, увенчанным короной, — император же является наместником Неба, равным Архангелам представителем Христа в этом мире. И крест является символом данной Богом власти. Подобно тому как меч служит эмблемой рыцарства и власти силы, носителем которой оно является, крест, будучи знаком порядка, света и воскресения, воплощает сущность императорской власти. Под эти кресты, украшенные самыми великолепными сокровищами римской славы, под эти кресты, которыми потрясали, как знаменами, чтобы преградить путь злу, собирались все силы, жаждавшие обновления.

Одним из виднейших деятелей этого движения был Бернвард, хильдесгеймский епископ. В свой сан он был посвящен с пышностью, достойной государя. Через ритуал посвящения небо наделило его своей мудростью, и поставило его распространять небесную мудрость в этом мире, чтобы принести в него ее свет. Отсюда вытекала роль воспитателя; он и был воспитателем детей императора. У своей епископской резиденции Бернвард приказал установить колонну, подобную колонне Траяна, виденной им в Риме. Подобно шпалере из Байё, она также украшена сюжетными изображениями, нанесенными на обвивающую ее длинную ленту, которая, однако, в отличие от вышитой шпалеры, отлита на античный манер из бронзы. Бернвард также приказал отлить из бронзы створки дверей хильдесгеймской церкви св. Михаила еще одного архангела. Двери открываются внутрь храма, они обращены к Истине. На обеих створках — кольца; вцепившись в них, спасавшиеся от преследования преступники надеялись получить неприкосновенность, подобно припадавшим в мольбе о прощении во времена классической древности. Преследовавшие же их представители власти, совращенные гневом с праведного пути, иногда, чтобы их схватить, отсекали им руки мечом. Это было святотатство.

Бернвард также не обходился без подражания. Он следовал примеру Карла Великого и высших сановников церкви каролингской эпохи. До него, однако, на бронзовых створках дверей не выполнялось никаких изображений. Между тем на дверях хильдесгеймской церкви их не меньше, чем на страницах евангелиариев. Помещенные на виду у народа, обращенные к погрязшему в скверне греха и утопающему в трясине варварства миру, эти изображения имели своим назначением учить добру, мудрости, истине. Их немая проповедь основывалась на противопоставлении шестнадцати сцен. Необходимо остановиться на их расположении, ибо оно отражает видение мира, свойственное людям, обладавшим самой высокой для того времени культурой, отражает их образ мышления и способ формулирования духовного послания, с которым они считали своим долгом обратиться к обществу, первые фазы становления которого повсюду сменялись периодом структурных преобразований, повлекших развитие феодализма и незаметное установление господства военной аристократии, бывшей олицетворением насилия.