Европа в пляске смерти - [8]

— Ну все же, — перебил человек из «Bon marché», — мы не станем разрушать Кёльнский собор.

— Вы думаете? — кричал бельгиец. — Я надеюсь, что наши подымутся над приличиями и будут слушать только голос ненависти!

Бедный, бедный маленький бельгиец! А в Брюсселе он был старшим клерком нотариуса!

Вот уже и нансийский советник идет на уступки.

— Нет, — говорит он, — ответить должны власть имущие. Да не мешало бы расстрелять пару профессоров из подписавших известное воззвание.

Но «Bon marché» не уступает: «Полно, полно! Выждем после войны один месяц. Постараемся вести себя в течение его по-французски, а потом спросим этих профессоров: „Стыдно? Ведь стыдно вам?“. Ах, милый, милый французский Бомарше!»

Разговор переходит на английских солдат. «Нанси» старается отнестись критически: «Нельзя импровизировать солдат».

Но тут бельгиец преображается. Все нравится ему в Томе Аткинсе⁷: «Ach, le beau soldat, ach, le beau soldat! — восклицает он. — Это самый дорогой, но и самый великолепный солдат! Нельзя импровизировать? Но это избранные. Это волонтеры. И англичанин — спортсмен: он овладеет в 100 дней тем, для усвоения чего нужно 1 1/2 года континентальному типу. Мне рассказывали такой факт: батальон шотландцев, изнемогая, отбивал атаку втрое сильнейшего врага. Полковник сказал: „Я потребую подкреплений“. Тогда один сержант повернул к нему раненую голову: „Подождем 10 минут, парни из 2-го батальона еще не допили чай“. Через 10 минут 2-й батальон кончил пить чай и с громким „Hourra!“ прогнал пруссаков».

Мы подъехали к Руану.

«Киевская мысль», 23 ноября 1914 г.

Собор Руанской богоматери

И Вальтер Скотт, и Казимир Делавинь⁸ (уроженец Гавра, откуда я пишу) изображают нам Людовика XI⁹ за молитвой¹⁰, произносящего странные жалобы: «О, присночтимая Дева, Владычица Парижская, сколько раз уже Вы обещали мне исполнение всех желаний моего сердца. Но, хотя я, со своей стороны, не забыл ни одного данного Вам мною обета, Вы медлите увенчанием моих ожиданий. Никогда, никогда не поступала так со мною Ваша блаженная Реймская сестра».

Но для художников нашего времени mutatis, mutandis Notre-Dames Франции остаются действительно полными очарования и высочайшей гармонии, как бы живыми сестрами-богинями, пленяющими поколения кристаллами человеческого творческого труда.

Стоя перед странной громадой Руанского собора — такого причудливо единого в своей разнохарактерности, такого личного в своей мозаичности — я всматривался в него, как в живую Блаженную сестру еще страдающей и сокрушенной Богоматери Реймской. Стоит только человеку отложить на минуту в сторону поздно приобретенный «позитивный разум»¹¹ — чудится, что каменная красавица чутко прислушивается, телепатически сострадая к неслышной нашему уху проклятой канонаде, вновь как раз вчера возобновленной немцами в Реймсе.

Но в то время как я медленно обходил этот многоликий космос, он повествовал свое прошлое, и я почувствовал, что прекрасным великанам, созданным веками, не так уж страшны самые грозные события.

Разве не горел Руанский собор три раза? Разве страшный ураган не тряс его и не рвал? Люди не унижали, не портили, не грабили? А он становится все лучше от времени.

Ни прибавления, ни реставрации ему не страшны. Поставят люди какую-нибудь новую заплату на ветхую, узорную ризу, пройдет время, и, если уж никак не ассимилируешь ее, она отпадет, а чаще сама осветится веками, сживется, спаяется с соседями и, смотришь, уже стала неотъемлемым членом целого. Этому особенно учит именно Руанский собор.

Да и поработало же над ним время! Сверху что-то белое на него падало, словно едкий снег, который грыз карнизы, местами источил целые статуи. Седина веков. Камень тает в воздухе, по полсантиметра в столетие.

Но зато коричнево-серая паутина украсила ветхие камни почтенной и трагичной красотою. Она больше всего объединила элементы здания.

С этой точки зрения мне кажется любопытным сделать маленькую экскурсию в многострадальную, но славную биографию собора.

Его рождение теряется во мраке веков. Руан — это древний Ротомигус, а первый собор в нем стал воздвигаться в IV веке. Но от сооружений, датирующихся раньше XII века, остались лишь редкие следы.

Зато XII век представлен торжественно — прочной четырехугольной романской башней св. Ромэна, сестрою рухнувшей кампаниллы¹² Сан-Марко, только более простой и пуританско-серой согласно своему северно-средневековому характеру.

Остальное более или менее сгорело как раз на пороге XIII века.

Фасад в существенном был закончен в XIII веке. Но от строгости тогдашнего стиля немного осталось за позднейшим кружевным нарядом. Зато боковые врата, так называемые Врата Книгопродавцев, — настоящее чудо средневекового настроения. Помимо изящества ювелирной и такой чистой вкусом каменной работы врата поражают целой фантасмагорией светских, языческих картинок, рассыпанных в сотнях миль маленьких барельефов. Тут и вся первая часть библии в наивном и грациозном резном повествовании, тут и многое другое: целые десятки чудовищ получеловеческого облика, поражающих ладностью своей организации при головокружительной фантастичности достойных Брейгеля